Трое мужчин, сидевших в углу зала, играли в карты. Их неряшливая одежда, медлительная выверенность жестов, чаща бутылок на столе – всё это в совокупности создавало впечатление живой картины, точной копии с Сезанна. Совпала даже такая деталь, как пышные усы одного из мужчин: я мог бы покляcться, что уже видал их на холсте в Музее современного искусства. В зале было людно, но, входя, я увидел в глубине, за столиком у окна, Фарука. Он помахал рукой, улыбнулся. Рядом с ним сидел какой-то мужчина, и, когда я подошел, оба встали.
– Джулиус, – сказал Фарук, – я хочу познакомить вас с Халилем. Один из моих друзей – строго говоря, я могу назвать его своим лучшим другом. Халиль, это Джулиус – больше, чем просто клиент.
Я пожал им руки, и мы уселись за стол. Выпивать они уже начали – перед обоими стояли бутылки пива «Шиме», оба курили сигареты. За спиной Халиля, едва различимая в табачном дыму, висела табличка, предостерегавшая, что курить в ресторане воспрещается. К этому обязывал новый закон; он вступил в силу всего несколько дней назад, в начале наступившего года, и похоже, никто – ни посетители, ни хозяева – не настаивал на его соблюдении. Официантка – с ней Фарук и Халиль были, похоже, на дружеской ноге – подошла принять мой заказ.
– Она говорит по-английски, – сказал Халиль по-английски, – а я – нет.
Мы засмеялись, но он сказал правду: из всех английских фраз, произнесенных им в беседе со мной, эта была самой связной. Я заказал бутылку «Шиме».
Халиль – круглолицый, общительный – допрашивал меня на французском. Он спросил, откуда я; я ответил на английском. Он поинтересовался, что я делаю в Брюсселе; мой ответ был правдивым, но не без лукавства.
– Вот этот человек только что женился, – сказал Фарук.
Я поздравил его и спросил, женат ли Фарук. Оба засмеялись, а Фарук покачал головой и сказал:
– Пока нет.
Халиль сказал мне что-то, произнес, если я правильно расслышал, что-то вроде: «Америка – великая страна, которая вовсе не великая страна». Я попросил его говорить чуть помедленнее, потому что французским владею ненамного лучше, чем он – английским.
– В Америке правда есть левые? – спросил он.
– Халиль, видите ли, марксист, – сказал Фарук беззлобно-насмешливым тоном.
– Да, – сказал я, – в Америке есть левые, они очень активны.
Халиль, судя по лицу, неподдельно удивился. И сказал:
– Там левые, должно быть, правее, чем здесь правые.
Эту фразу Фарук был вынужден мне перевести: Халиль так частил, что я не различил ни слова.
