В континентальную Испанию Саиду попал через три недели, через Альхесирас, на пароме, никаких документов не потребовалось. Он скитался по югу Испании, прося милостыню на городских площадях, стоял в очередях в благотворительных столовых. Дважды лазал по карманам в людных местах, документы и кредитные карты выбросил, а наличку оставил себе; вот единственные, по его словам, преступления, которые он совершил за всю жизнь. Так он избороздил юг Испании, пересек португальскую границу и зашагал дальше, пока не попал в Лиссабон – печальный и холодный, но в то же время великолепный. И только когда он добрался до Лиссабона, ему перестали сниться плохие сны. Он подружился с местными африканцами, работал сначала помощником мясника, потом мужским парикмахером.
Это были два самых долгих года в его жизни. Ночевал он в чужой гостиной, вместе с кучей других – там было еще десять африканцев. Среди них были три девушки, и мужчины по очереди жили с ними и давали им за это деньги, но он не имел дела с этими девушками, потому что уже почти накопил на паспорт и билет. Если бы он подождал еще месяц, вышло бы на сто евро дешевле, но он не мог ждать; он мог сэкономить, прилетев в Ла-Гуардию, но спросил кассиршу, уверена ли она, что Ла-Гуардия тоже в Америке. Она вытаращила глаза, а он покачал головой и всё-таки взял билет до JFK – так надежнее. Он настоял, чтобы паспорт, который ему сделал один человек из Мозамбика, выписали на его настоящее имя – Саиду Каспар Мохаммед, – но дату рождения мозамбиканцу пришлось выдумать, потому что Саиду не знал, когда родился. Паспорт гражданина Кабо-Верде принесли во вторник; в пятницу Саиду уже сидел в самолете.
Путешествие закончилось в четвертом терминале JFK. На таможне его забрали. В тот день на столе между ним и офицером, сказал Саиду, лежал пластиковый пакет с его пожитками – в основном одеждой – и свидетельством о рождении его матери. К пакету прикрепили бирку. Голоса за перегородкой стали громче. Тогда офицер глянул на него, потом на записи своего коллеги, покачал головой и взялся что-то писать. Потом пришли две женщины, от них пахло хлоркой. Одна была чернокожая американка. Они подняли его со стула и надели ему на запястья резиновый браслет. Браслет врезался в кожу, а когда он встал, черная американка подтолкнула его. Было ли ему страшно? Нет, страшно не было. Он думал, что всё скоро образуется. Ему хотелось пить, и после душного самолета хотелось просто выйти на воздух и вдохнуть запах Америки. Ему хотелось поесть и вымыться; хотелось, чтобы подвернулась работа – может, для начала парикмахером, а потом еще кем-нибудь пристроился. Он собирался во Флориду – возможно, потому, что ему всегда нравилось это название. Его подталкивали вперед, словно вели незрячего, и, когда он обогнул перегородку и заглянул в другую комнату, откуда раньше донеслись громкие голоса, то увидел мужчин в форме, белых и черных, с пистолетами в кобурах.
