, и они дали ему вареного риса. Он притворился умственно отсталым и попросил, чтобы они его подвезли, доехал на их бронетранспортере до самой Гбарнги – это на севере страны. Оттуда пошел пешком в Гвинею, шел много дней, надевал попеременно то сандалии, то бутсы. И сандалии, и бутсы натирали ноги, но в разных местах. Когда хотелось пить, пил из луж. Голодал, но старался не думать о еде. Он не может припомнить ни как дошел пешком, за девяносто миль, до какого-то захолустного гвинейского городка, ни какими судьбами его потом занесло в Бамако – туда он въехал, сидя на заднем сиденье на мотоцикле какого-то фермера.
Идея попасть в Америку уже крепко засела в его голове. В Бамако, не зная ни слова ни на бамана, ни на французском, он болтался у парковки, питался объедками на рынке, ночевал под рыночными прилавками, и иногда ему снилось, что на него набрасываются гиены. Однажды ему явился во сне школьный приятель с обрубленной рукой: с нее лилась кровь. В других снах появлялись его мать, тетя и сестра: все они сгрудились вокруг прилавка, все истекали кровью.
Много ли времени прошло? Он точно не знал. Может, полгода, а может, чуть меньше. В конце концов он подружился с одним малийцем, дальнобойщиком, мыл его машину, а тот его кормил. Потом этот дальнобойщик познакомил его с другим – желтоглазым мавританцем. Мавританец спросил, куда он хочет поехать, и Саиду сказал, что в Америку. А мавританец спросил, везет ли он гашиш, а Саиду сказал, что не везет, нет у него никакого гашиша. Мавританец согласился доставить его в Танжер. В дорогу Саиду надел новую рубашку, подарок малийца. В грузовике было полно народу – сенегальцы, нигерийцы, малийцы, и все, кроме него, ехали за деньги. Днем было очень жарко, а по ночам дико холодно, и воду из канистр выдавали строго отмеренными порциями. Пока Саиду рассказывал эту историю, я, естественно, задавался вопросом, верю ли я ему, – может, более вероятно, что он был солдатом? Как-никак, у него было много месяцев, чтобы приукрасить подробности, половчее выставить себя безвинным беженцем.
В Танжере, сказал он, он подметил, что, когда чернокожие африканцы ходят по городу, полиция не спускает с них глаз. Большая группа таких африканцев – в основном мужчины, в основном молодые – разбила свой лагерь у моря, и он к ним присоединился. На холодном ветру с моря они кутались в одеяла. Один, его сосед, сказал, что он из Аккры, а еще сказал, что безопаснее добираться через Сеуту. «Когда мы попадем в Сеуту, – сказал этот человек, – мы попадем в Испанию, выходим завтра». На следующий день они доехали на микроавтобусе до маленького марокканского городка рядом с Сеутой, было их человек пятнадцать, вылезли и пошли пешком к окраинам Сеуты. Забор ярко подсвечивался, но человек из Аккры привел их туда, где забор примыкал к морю. «На прошлой неделе одного застрелили, – сказал он, – но, думаю, нам не стоит бояться, с нами Бог». Там ждала лодка, ею правил марокканец-перевозчик. Они сложили руки в молитве, потом сели в лодку, и перевозчик, работая веслами, перевез их по мелководью. Они добрались до Сеуты за десять минут, никем не замеченные, дошли вброд до берега и рассыпались по камышовым зарослям. Сеута – это Испания, ганец всё сказал правильно. Новоиспеченные иммигранты разбежались кто куда.
