Его мать и тетю застрелили во время второй войны люди Чарльза Тейлора. Два дня спустя эти же люди вернулись и увели его в предместья Монровии. Он взял с собой чемодан. Вначале он думал, что эти люди заставят его воевать, но они выдали ему острую мотыгу, и он стал работать на каучуковой плантации, там работало еще человек сорок-пятьдесят. В лагере он увидел одного своего приятеля, мальчика, который когда-то лучше всех в их школе играл в футбол; правая рука этого мальчика была обрублена у запястья, культя уже зажила. А другие уже погибли, он видел трупы. Но именно вид этой культи на месте, где была кисть руки, потряс его; именно тогда он понял, что у него нет выбора.
В тот день он собрал вещи: футбольные бутсы, две запасные рубашки и все свои деньги – примерно шестьсот либерийских долларов. На дно потрепанного рюкзака положил свидетельство о рождении своей матери. Всё остальное высыпал из чемодана в канаву. Сам чемодан зашвырнул в кусты. Своего свидетельства о рождении у него не было – вот почему он взял свидетельство матери. Сбежал с фермы – в темноте дошел по шоссе один до самой Монровии. Возвращаться домой было нельзя, и он пошел к обгоревшим руинам своей школы около бывшего отеля «Дюкор» и там расчистил себе угол. Он подумал, что, если заснет, то, может быть, умрет. Эта мысль была ему внове и показалась приятной. Помогала заснуть.
Я вздрогнул от внезапного стука по плексигласу. Оказалось, ко мне подошел со спины надзиратель, сотрудник «Уэкенхата», а я, поглощенный историей Саиду, вздрогнул и уронил свою кепку. Охранник сказал: «Ребята, у вас тридцать минут». Саиду глянул на него из-за перегородки, снизу вверх, улыбнулся и поблагодарил. А потом снова понизил голос, подался вперед и заговорил еще быстрее: казалось, слова беспрепятственно хлынули из какого-то водоносного пласта его памяти, раньше не находившего себе выхода.
В ту ночь он спал на ветру, который дул из открытого окна, пока его не разбудило какое-то шипение. Он открыл глаза, но не шелохнулся и увидел в обугленной темноте, на другом конце длинной комнаты, небольшую белую змею. Закаменел, размышляя, увидела ли его змея, но она всё шевелилась, словно разыскивая что-то. Потом из окна повеяло сквозняком, и Саиду увидел, что на самом деле это не змея, а раскрытая тетрадь: ее страницы трепыхались на ветру. Воспоминание об этом видении застряло в голове, сказал он, потому что он часто размышлял – и в те времена, и потом, – означает ли оно что-то для его будущего. Наступило утро, и он просидел в школе весь день, прятался, там же, когда стемнело, остался ночевать. Той ночью тетрадь снова трепыхалась в темноте и составляла ему компанию; он полуспал, полубодрствовал, глядя, как взлетают и опадают ее страницы, и иногда ему представлялось, что это змея, а иногда – что это тетрадь. На следующий день он увидел нигерийских солдат из ЭКОМОГ
