Первым делом он спросил (возможно, зная, что я приехал с «Гостеприимными»), христианин ли я. Я замялся, а потом сказал: «Предполагаю, да». – «О, – сказал он, – я рад этому, потому что я тоже христианин, я верующий в Иисуса. Итак, вы будете за меня молиться? Помолитесь, пожалуйста». Я сказал, что буду за него молиться, и начал расспрашивать, как живется в центре временного содержания. «Не так плохо, не так плохо, как могло бы быть, – сказал он. Но я от всего этого устал, хочу, чтобы меня выпустили. Я здесь уже больше двух лет. Двадцать шесть месяцев. Они только что закончили с моим делом, и мы подали апелляцию, но ее отклонили. Теперь меня отправляют обратно, но дату не сказали – всё это ожидание, ожидание».
Говорил он не самым печальным тоном, но был разочарован – это я заметил. Он устал надеяться, но в то же время, казалось, был бессилен погасить свою сердечную улыбку. В каждой его фразе сквозила некая кротость, и он торопливо принялся рассказывать, как так вышло, что он оказался под замком в этой большой железной коробке в Куинсе. Я поощрял его, просил прояснить детали, со всем сочувствием, на какое только способен, выслушивал историю, которую ему слишком долго пришлось держать при себе. Он был хорошо образован, по-английски говорил без заминки, и я его не перебивал – пусть говорит. Он слегка понизил голос, придвинулся к стеклу и сказал, что в детстве название «Америка» никогда не было для него чем-то по-настоящему далеким. В школе и дома его учили, что у Америки с Либерией особые отношения, как у дяди с любимым племянником. Даже у названий было фамильное сходство: Либерия, Америка, по семь букв, три буквы совпадают. Америка твердо угнездилась в его мечтах, была в абсолютном центре его грез, и, когда началась война и всё стало рушиться, он был уверен, что придут американцы и всё уладят. Но этого не произошло; американцы по каким-то своим соображениям не решились прийти на помощь.
Его зовут Саиду, сказал он. Его школу – она была около бывшего отеля «Дюкор» – в 1994 году обстреляли из пушек, и она сгорела дотла. Через год его сестра умерла от диабета: в мирное время эта болезнь не стала бы для нее смертельной. Его отец как ушел в 1985 году, так и не вернулся, а его матери, торговавшей на рынке всякой мелочевкой, стало нечем торговать. Саиду пробирался сквозь мрак войны. Его много раз мобилизовывали носить воду для НПФЛ (Национального патриотического фронта Либерии), или рубить кустарник, или убирать с улиц трупы. Он свыкся с криками ужаса и внезапными клубами дыма, научился прятаться, когда приходили вербовщики от любой из конфликтующих сторон. Они донимали расспросами его мать, а она говорила им, что у него серповидно-клеточная анемия и он вот-вот умрет.
