…Летит из-за угла еще подзамерший, утренний ветер, с крыши рушится поток солнечного тепла… Недавно проснувшиеся, позевывающие соседи по-воскресному вяло возятся у своих машин… Пуста мостовая… Блестит козырек милицейской фуражки… И ликует, словно уносящаяся от мартовского ветра, детская лазурь неба.
…Приоткрытый пухлогубый Генкин рот, заострившийся, мгновенно покрасневший нос… Вся его длинная и цепкая, как у гончей, фигура уже встает в стойку. В стойку на бегу, в полуотрыве от заиндевелого сизого асфальта… Еще мгновение и сотней своих зеленых, шестнадцатилетних локаторов он уже засек, схватил, настроился и зазвенел в унисон, вперегонки, в летящую касательную с этим детски-праздничным, обрушивающимся на него мартовским миром!
И не в силах сдержаться, исторгается его истошно-дурашливый, на пределе — до бессмысленности — счастья, противный — до обожания — вопль…
— А-а-ааа!!!
— Ну, что ты орешь? — останавливает его счастливый отец. И мотает шеей, на которой повис пытающийся поцеловать его в затылок Генка.
«Какое уж тут старшинство? Тут только счастье глупости».
И извиняющиеся улыбки понимающим соседям, не без зависти посматривающим вслед…
Он невольно перевернулся и, улыбаясь, прижался к земле. Она спала, оцепеневшая. Кириллу почудилось, что она услышала его мысли. Даже не услышала, а знала, и только — не просыпаясь, в полусне, — чуть шевельнулась, сонно ободряя и успокаивая его. (Так Марина в трехлетней борьбе за Галку, в оцепенении смертной усталости и сна, чуть поводила рукой в сторону начинавшей плакать девочки. Где-нибудь под утро… И Галка засыпала. Так и мать его, Кирилла, в туннельно-далеком времени, успокаивала в ночном его кошмаре…).
Кирилл почувствовал, что засыпает и что во сне, несмотря на сон, ему стыдно… А за что — он не знал… Может, за свою слабость?
— Кирилл! Вы что?! Вы же простудитесь!
Он открыл глаза. Увидел сидящую перед ним на корточках Лину.
— Вставайте! Вставайте, сейчас же! — Лина сердито дергала его за руку. — Я тоже, дура, прилегла, так меня чуть не свело от холода. Ну? Что вы упрямитесь!
Она уже сердилась и смотрела на него с каким-то подозрением. «Наверно, думает, что я пьяный…»
— Извините.
Он сел, машинально отбросил пятерней волосы, искоса глянул на нее и почувствовал, что должен объяснить ей свое поведение.
— Вам не кажется, что мы смешно выглядим… — Она кивнула на оборачивающихся на них экскурсантов. — Что мы тут… барахтаемся?
Кирилл понимал, что все действительно сегодня нелепо. Дурацкий звонок утром Лине… Она, оставленная на платформе… Нелепый разговор с отцом… Его мысли, внезапный его сон…
