— Зубной пастой, — угадал его мысли отец. — Парусина настоящая…
Он улыбнулся и, делая вид, что не замечает сыновней руки, сам осторожно спустился по ступенькам.
Александр Кириллович оглянулся на сына, и все его — победившее немалое для него пространство! — существо было теперь удовлетворенным, даже легкомысленным.
— Он и ботинки каждое утро чистит, — пожаловалась снова вышедшая из кухни Февронья. — А ему для сердца вредно…
— Башмаки, — тихо, но отчетливо проговорил отец. — Ботинки, полботинки, четвертьботинки… И так далее?
Он искоса, с усмешкой, поглядел на сына, мол, Февронья в своем репертуаре!
— Опять вы в беседку собрались? Там солнце! — Февронья все-таки не могла остаться неправой. — Лучше здесь, на крылечке посидите.
— На крылечке только бабы судачат! — отец, покачиваясь и для равновесия слегка растопырив руки, двинулся к беседке.
— Я вам кресло вынесу?
— Тоже мне… «Выноситель»! — он не оборачивался и все тверже двигался дальше.
— Ну, что с ним поделаешь? Говори — не говори — махнула она рукой и ушла в дом.
Кирилл Александрович догнал отца, когда он уже остановился перед двумя ступеньками, ведущими в старую, давно не крашенную беседку.
— Хавронья иногда напоминает мне сенатора Врасского… Павла Леонтьевича! — неожиданно очень серьезно сказал Александр Кириллович. Сына всегда поражала просыпавшаяся вдруг у отца забытая манера другой речи, другого тона, других словесных оборотов.
— Удивительный был господин! Если можно так выразиться, — «глупость хитрости».
И неожиданно, гвардейски расхохотавшись, отец добавил:
— А бабник был… Неумолимый! Но это… уже из другой оперы.
Он сидел теперь прямо, закинув вверх голову в фуражке.
Корсаков понял, что отец все знает о его делах.
— Просить, конечно, я никого за тебя не буду, — не глядя на сына, начал было Александр Кириллович. — Да и некого!
Кирилл невольно глянул на него.
— Логинов сам у меня просит. Так уж у нас повелось… С тридцать третьего года…
Корсаков не был даже знаком с Иваном Дмитриевичем Логиновым. Он знал, что примерно раз в полгода тот навещает отца. Сам Александр Кириллович никогда, насколько он знал, не бывал у Логинова. Ни дома, ни на службе. Говорили они всегда наедине, часа по три — по четыре. О чем говорили — отец никогда не делился ни с кем. Особенно усердствовала в расспросах Марина, но отец, который вообще не слишком привечал ее, после подобного наступления явно давал понять, что они с сыном загостились, утомили его и что больше всего на свете он не терпит праздного любопытства.
