— Я много где! — Карманов посмотрел ему прямо в глаза, и Кириллу стало неприятно, что этот человек так хорошо знает его. Пусть знания эти больше чем двадцатилетней давности, но это не утешало.
— Зря ты приперся сюда с ним. Он — пустое место. Пузырь!
Андриан говорил спокойно, со знанием дела, «делясь информацией», которую он сам ценил и знал, что оценит Корсаков. Он делал шаг к Кириллу, и тот понимал это. Хотя сейчас все в нем восставало против малейшей подачки Карманова.
— Не строй из себя Пальмерстона!
Кирилл хотел было уйти, но Андриан взял его за локоть.
— Уж скорее какого-нибудь Волынского или Горчакова! — И все-таки — позвони! — посоветовал Андриан, неожиданно доверительно. — Не забудь, что Тимошин обязан всем Нахабину. Остальное — понял? Кстати, он только что был здесь. Остальное — понял?
Кирилла снова поразили его узкие, очень близорукие глаза. Само их беззащитное выражение, которое Карманов обычно прятал за темными франтоватыми очками.
— Многое можешь выиграть! — отстраняясь и снова надевая приблатненную ухмылку, значительно сказал Карманов. — И все потерять — тоже можешь. Позвонишь!
Он сказал это так убежденно, что Корсакову стало даже чуть холодно.
Когда он вернулся к своему столику, то, еще подходя, увидел, как приятель Лины при виде его поспешно встал.
— Извини. Задержался, — Кирилл сел и попытался собраться с мыслями.
— Щенок поганый! — вдруг выругался Тимошин. — Такому бы… только в желтую прессу!
Он резко отодвинул принесенный кофе, так, что он расплескался на скатерть.
— Шантажировать меня вздумал! — объяснил Тимошин, но тут же замолчал, засопел, дернул раз-другой шеей, словно ему был тесен воротник. — Это все кармановские штучки. Ты видел его здесь? Он вслед за тобой вышел…
Глаза Сергея Венедиктовича смотрели уже зло, придирчиво, подслеповато.
«Выпили они, что ли?» — подумал Кирилл Александрович.
— Видел его? — повторил вопрос Тимошин. — Только не ври.
— А как его дядя? — не отвечая, сам спросил Кирилл. — Юбилей у него вроде скоро?
— Я тебя спрашиваю! — поднял голос Сергей. Казалось, еще минута и он схватит Кирилла за грудки.
— Тише! Успокойся. — Корсаков медленно положил салфетку на стол. Отвернувшись, он смотрел теперь, не видя, в зал. Как будто и не было стольких лет заграницы, чужих стен, лиц, калейдоскопа городов, напряжения, усталости, чужих языков, ни разу не покидающего его ожидания возвращения, нового возраста, приближающейся старости. Здесь, казалось, все оставалось по-прежнему.
