И невозможно было бы… чтобы Иван Логинов не был вскормлен другими — не его — руками!
Он понимал, что все в этом мире, в его движении, обусловлено. Неумолимо! Но еще Корсаков понимал — не без протеста, не без печали! — что и его судьбе был дан только один срок. Только те годы… И еще — что он был только зерном прошлого урожая, брошенным в землю, чтобы родить новое зерно.
Корсаков неожиданно засмеялся своим мыслям.
— Нет… нет… — покачал головой старик. — А ведь раньше — уже не ты! А те, кого ты воспитал! Кому доверился… Так что, твое время прошло! Ванечка! — Эти слова были сказаны резко, безжалостно, словно сводя счеты… — А отвечать — это другое! Отвечаю-то я… Может быть, за все, что получилось в нашей жизни… Что задумывали! И что получилось! А решают уже другие…
— Не понял? — коротко и отчужденно спросил Логинов.
— Понял! Все ты понял! — резко, даже зло выкрикнул Александр Кириллович.
Иван Дмитриевич молчал.
— А кто же… По-вашему, тянет весь этот воз? Нахабин, что ли? Или помощники мои? — все-таки не сдержался Логинов. — Знаете… Сегодня они здесь! А завтра могут… Поискать себе другой работы!
— Ну… Это ты перехватил! — спокойно возразил старик. — Они ведь теперь — высокая номенклатура! Тебе одному… Нет! Они тебе уже не по зубам!
— А к чему… Весь этот разговор? — вдруг недобро, возвращаясь к чему-то более важному, спросил Логинов. — Как это он… У нас возник?
— Естественно… Возник, — почти печально ответил Александр Кириллович. — Ты что думаешь? Я ничего не вижу? Не слышу? Не знаю? Сижу здесь на дачке… в садике? В глухой отставке? Времени много! Вот, и соображаю…
Логинов встал, распрямил плечи. Он хотел было уйти, но Корсаков словно бы не заметил этого.
— Манаков-то ведь… Кажется, моложе тебя? А? — неожиданно, с усмешкой, начал Корсаков. — Я же его еще по Ленинграду помню! По блокаде! Оч-чень энергичный человек… И сухой такой. И умница!
— Он мало изменился, — нехотя ответил Иван Дмитриевич. — Племянник его… Карманов. Тоже не без способностей. С хваткой! И школа — дядина…
— Как же… Как же! Помню, — оживился Корсаков. — Он в блокаду ребенка усыновил. В кармане его принес… У него такая большая плащ-палатка была. Американская, кажется? И огромные карманы! Так вот, прямо в горком, ко мне принес этого мальчонку… Ну, поверь мне, Вань, такого маленького… дитя? Я больше не видел! Сейчас, наверно, и не узнаю. И фамилию ему тогда мы дали — Карманов!
Старик тихо, забыв обо всем, рассмеялся…
