Дедушки не стало. Не успел я ни разу сходить с ним на соболя. И вот первый раз мне пришлось отправиться на соболевку с бабушкой. По старой нартовой дороге, заметенной снегом, бегу на лыжах. Бабушка, опираясь на палку, идет сзади. На ней аму — халат из рыбьей кожи[38]. Наколенники коробятся и торчат у нее, как два нагана в кобуре.
Несколько дней назад я поставил самострелы в верховьях ключа, там где соболь загрыз кабаргу.
С верховий Сукпая дует ветер. Колючий снег бьет в лицо, как будто кто-то тоненькими прутиками хлещет. Холодно. Я поворачиваюсь назад. Бабушка торопится. Она не чувствует холода. Привыкла. Кожа на лице бабушки огрубела и сморщилась, как кора на старом тополе.
— Ой, обморозил щеки, бата.
Она догоняет меня, оттирает снегом мои щеки.
— Беги скорее.
Вечер качает в лесу деревья. То засвистит птицей, то залает собакой, то плачет, как заблудившийся мальчик.
— Откуда такие звуки? — спрашиваю бабушку.
— Это деревья кричат и лают, — говорит она. — Давно здесь пожар был. После пожара много дуплистых деревьев осталось. Кора у них тонкая. Ветер залетает в дупла и поет.
Когда мы подошли к тому месту, где стояли самострелы, я побежал бегом. Самострелы упали. На снегу лежал соболь. Он был черный, как ворон.
— Мать моего отца! Иди скорее сюда! Соболя убил! — кричу изо всех сил. Бабушка, услышав меня, собрала последние силы, идет, опираясь на палку.
— Вот ты какой! Соболя убил.
Она взяла соболя на руки, рассматривает.
— Кэсие, кэсие! — шепчет. Это значит «спасибо, спасибо». — Спасибо тебе, добрый дух! Теперь мы будем кушать чумизу. Наверно, ты пожалел нас. Наверно, знаешь, как плохо живем. Все время варим суп из костей, пьем одну воду. Теперь чумиза будет. Кэсие, кэсие!
Она повеселела. В обратный путь мы пошли быстрее. Ветер дул нам в спину, подгонял. Перед вечером мы дошли до устья маленькой речки, скрытой густыми тальниками. С кустов слетела стая рябчиков. Они склевывали почки вербы.
— Скоро вечер. Видишь, птицы ужинают.
Как только мы пришли домой, Ломбо залаяла и подбежала ко мне. Ласкаясь, уткнулась мордой в колени. Маленький брат мой Санчи выскочил из юрты, как шарик. Теперь ему было шесть лет. Он был неповоротлив в унтах, в теплом халате. Всклоченные волосы торчали в разные стороны, как щетина.
— Ага[39] пришел! Ага соболя принес! — закричал Санчи, подпрыгивая на одной ноге.
Едва мы вошли в юрту, все стали рассматривать добычу. Я разулся, снял улы и одежду, повесил над костром. Отца не было дома. Он ушел на охоту и еще не вернулся.
