Тепло от пола подогревало поддон; глаза Сонджи закрылись. Она еще не чувствовала ребенка, но ее тело менялось. Обострившееся обоняние было самым заметным и тяжело переносимым из этих новых свойств. Прогулка по рыбным рядам стала мучительной, худшим был запах крабов и креветок. Ноги опухали. Каким будет ребенок? Сонджа хотела бы поговорить об этом, но не знала, с кем и как. После того как она призналась матери, они не возвращались к теме беременности. Глубокая складка пролегла вдоль рта Чанджин, придав ее лицу вечно хмурое выражение. В течение дня Сонджа работала, как обычно, но ночью, прежде чем уснуть, задавалась вопросом: думал ли Ко Хансо о ней и о своем ребенке? Если бы она согласилась остаться его любовницей и ждала, когда он посетит ее, она могла бы его удержать. Однако даже в ее нынешней слабости такое решение казалось ей неуместным. Она не могла представить, как стала бы делить его с другой женщиной.
Почему она предположила, что у человека его возраста и положения нет жены и детей? Сама мысль, что он захочет жениться на невежественной крестьянке, была абсурдной. Богатые люди имели жен и любовниц, иногда они даже жили под одной крышей. Ее искалеченный отец любил ее мать, которая выросла в невероятно бедной семье. Гостям пансиона предоставляли лучшее питание, они завтракали и ужинали все вместе за общим низким обеденным столом. Ее отец мог бы столоваться с ними, но не хотел. Он проверял, чтобы у ее матери мяса и рыбы на тарелке лежало не меньше, чем у него, а потом усаживался есть отдельно. Летом, после долгого дня, он приносил и нарезал арбуз, потому что его любила жена. Зимой он покупал вату для утепления ее куртки. «У тебя самый добрый отец на земле», — часто говорила ее мать, и Сонджа гордилась этим, как ребенок из богатой семьи мог бы гордиться многочисленными мешками риса и грудами золотых колец.
Тем не менее она не могла перестать думать о Хансо. Иногда она представляла себе, что, если снова пойдет к пляжу, он будет ждать ее там, на крутой скале над чистой водой, раскрытая газета в его руках трепещет на ветру. Он снимет узел белья с ее головы, аккуратно потянет ее за косу и скажет: «Моя девочка, где ты была? Я бы ждал тебя до самого утра». На прошлой неделе она так сильно почувствовала его зов, что нашла себе оправдание и побежала к бухте: конечно, понапрасну.
Он заботился о ней, это было правдой. Он не лгал, думала она, но не находила в этом утешения. Сонджа внезапно открыла глаза, когда услышала, как смеются девочки на кухне. Она отодвинулась от двери и положила руку на щеку, подражая его ласке. Почему она сама никогда не трогала его? Теперь ей ужасно хотелось коснуться его лица — чтобы пальцы запомнили его очертания.
