— Мама… Мама…
Я звала ее до тех пор, пока у тети Терпси не заканчивалось терпение. Тогда она вставала с постели, подходила ко мне, баюкала и приносила попить воды.
Тетя почти сразу же засыпала. Я же пользовалась возможностью побыть недолго одной: брала любимую плюшевую собачку, чтобы не так сильно бояться, и спускалась на первый этаж. Довольно необычно, сказал бы Кай, ведь речь о человеке, который не переносит темноту.
Я заходила на кухню и залезала под стол. Уже почти рассветало, и вскоре все начинали стряпать, даже бабушка Бьянка, которая до конца своих дней жила на первом этаже. Она скончалась почти два года назад. Мне всегда казалось, что она хотела пожить подольше, и ей это удалось. Умерла она, когда ей было сильно за девяносто.
Когда у стола появлялись женские ноги, я перебиралась в центр своего укрытия, садилась по-турецки и выжидала. Свет падал красивый, оранжевый. Белая бумажная скатерть доходила почти до пола, окружала меня со всех сторон, и получался чудесный домик. Я рассказывала о нем в школе, описывала его Джаде — та была в восторге и каждый раз восклицала, что ей тоже хотелось бы забраться в укрытие под столом.
Каждый раз, когда мимо проходили тети, мама или бабушка, скатерть начинала колыхаться, то отдаляясь от меня, то приближаясь. Я играла, не позволяя ей меня коснуться, или угадывала, чьи ноги сейчас появятся.
Обычно больше всего двигались мама и бабушка Бьянка. Я наблюдала за ними. Мама носила красные туфли на двенадцатисантиметровых каблуках, а бабушка — черные с ремешками. Они шли каждая со своей стороны и встречались во главе стола — скорее всего, разворачивали пласты теста, раскатанного накануне вечером.
Я догадывалась о происходящем по игре света и движению воздуха. Ящик открывали и с силой задвигали обратно. Из холодильника веяло прохладой, жарко дышала распахнутая духовка, в которой пекся первый за день пирог.
Облака муки начинали оседать на пол. «Снег пошел, Понго», — шептала я своей собачке. Я не слышала звуков, но чувствовала вибрацию, когда полоски теста шлепались на скатерть, и видела тени, когда паста свешивалась со стола. Я до смерти их боялась, потому что днем раньше к нам приехала тетя Эвтерпа. На ней были фланелевые брюки, на шею она повязала желтый платок. Тетя без задней мысли посмотрела со мной страшный фильм про нападение анаконды. После него мне стало казаться, что длинные, широкие полоски нарезанной пасты шевелятся сами по себе, словно громадные змеи.
