Есть что-то в Вампилове от Достоевского.
Когда спектакль кончился, на улицах зажигали фонари. Был шестой час.
Наташка уехала прощаться с родственниками, а мы с Нюшей поехали к ЗэМэ.
Два счастливых билетика – счастье и встреча – предрекли наше будущее.
Она была дома.
Но не одна. У неё был маленький Максим[75] и парень, приехавший от Ваньки[76]. ЗэМэ возбуждённо рассказывала ему про Таню[77], что парню было совершенно неинтересно, он хотел сходить в БДТ, и только. Но не потому, что парень «театрал», просто «это сейчас модно, да и потом, Ванькина мама – актриса. Интересно, как Ванькина мама играет», – приблизительно это он хотел выразить. В воинской Ванькиной части этот парень служит поваром и Ваньку подкармливает, посему наша ЗэМэ старалась произвести впечатление на повара.
Мы с Нюшей курили на кухне. На столе лежали красные гвоздики, купленные нами у метро. Наконец парень ушёл. И Максим ушёл.
ЗэМэ пришла к нам.
– Зэмэше от нас! Примите-с, покорно-с.
– Ой, какие прекрасные цветы! Дурочки, зачем вы так потратились? Я матери недавно покупала цветы, знаю цены…
– ЗэМэ!
Она стояла – рыжая, взлохмаченная, в детском махровом комбинезончике, улыбалась и прижимала к себе наши гвоздики.
Мы вошли в комнату. Там на полу, на стульях – везде валялись фотографии, старые письма, вырезки из газет. Её всё-таки очень тянуло в прошлое, и она не уставала ворошить его.
Зэмэша – наша, смешная, «европейская» – была удивительно родная и ласковая. Она рассказывала нам о своих «викингах» и о Серёже, о том, как он любил её, а она его. Читала нам письма. Мы вместе смотрели фотографии: легендарный, запрещённый до премьеры спектакль «Римская комедия»[78], где каждый снимок – жест законченности и отшлифованности. Фотографии с концертов, где они с Юрским вместе читали рассказ Хемингуэя «Белые слоны». Фотографии гастролей:
– ЗэМэ, а где же Ваш чемодан, неужели Вы отправились на гастроли только с пакетом пластинок?
– А, чемоданы у Серёжи. – Понятно.
Потом почему-то ЗэМэ решила смотреть фигурное катание. Я сидела на стуле, под ногами валялся листок, он был чуть помят. Там были от руки написанные стихи, помеченные 1963 годом.
В тебе надежда дальних берегов
И колокольная восторженная звонкость,
И ландыша серебряная тонкость,
И широта, и чистота снегов…
Я сидела и учила эти стихи наизусть, твердила про себя – надо запомнить.
Потом пришла Наташка, и мы вместе с ней втихаря списали этот стих.
Да, потом пришла Наташка!
Начали готовить прощальный ужин, я сбегала в магазин и на последние Зэмэхины деньги (своих было уже в обрез) купила три бутылки белого сухого вина.
