Так что генерал старался поставить дело “по науке”, а Вуазен все больше на “инженерную интуицию” уповал. И ладно бы у него большой опыт был, так откуда он в двадцать шесть лет возьмется?
За две недели до Пасхи авиаторы сожгли нахрен седьмой мотор. То есть он не прямо сгорел, а выработал ресурс. Поскольку некая практика уже имелась, то произошло это, слава богу, не в воздухе, а при наземных испытаниях — авиаторы вели учет моточасов и когда до установленного срока оставалось меньше двух, летать на таком движке прекращали. Шарль же на это дело забил (и где-то был прав — перестраховка, все равно дольше сорока минут аппарат в воздухе не держался), сделал какое-то усовершенствование и немедля возжелал проверить его в воздухе. Солдатики в парке французскому гостю отказать не смогли, на старт вывели, пропеллер крутанули, от винта разбежались — но по команде доложили и севшего Вуазена встречал рассвирепевший Кованько.
Ну а дальше — слово за слово, припомнили друг другу все, начиная с полета Икара и разругались вдрызг. Шарль дверью хлопнул и свалил из Гатчины. А Кованько приказал доработать ресурс, ставить новый двигатель и продолжать полеты.
И как назло, в первом же разбился поручик Корф. Насмерть. Вошел в штопор и не вышел. Только справили поминки, первый вылет после катастрофы — авария! Хорошо хоть капитан Гатицкий отделался переломами и двумя выбитами зубами, жив остался. Проверили все, перепроверили — и прямо на старте запороли еще один двигатель. Поршневая пошла вразнос и показала всем “кулак дружбы” — торчащую сквозь корпус движка головку шатуна. Ну такие сейчас двигатели, все на той самой интуиции, теории еще нет, все решения на ощупь.
И вот тут приехал первый двигатель сызранской сборки. Завода там еще не было, потому собирали полукустарно, в мастерских — впрочем, условия у Сегена были немногим лучше. Дозвонился мне тот же Гатицкий, прямо из Царскосельского госпиталя — приезжайте, Григорий Ефимович, плохо дело в парке. Двигатель новый, неопробованный, сборка русская, а не привычная французская, настроения на авиаполе похоронные, без вас вода не освятится…
Я как раз сидел в кабинете у окна, открытого в первый раз после зимы и наслаждался нежданным теплом и редкой паузой в непрерывном потоке партийных дел, думских интриг, финансовых махинаций и планов на будущее. Разговор с летчиком разбередил душу и я решил дать себе день роздыху — послал всех дела к черту, на все звонки велел таинственно отвечать “занять государственными делами чрезвычайной важности” и велел запрягать автомобиль. Или закладывать — как правильно-то, уже и не соображал. Явившийся для получения приказаний шофер спросил, насколько далекой планируется поездка. Узнав что в Гатчину, поглядел в потолок, что-то посчитал, шевеля губами, кивнул и вышел — через пятнадцать минут авто будет у подъезда.
