– Да ты смеёшься, что ли, Вежда? Что же я, дышать, по-твоему, не умею?
– Не умеешь, – кивал Вежда. – Да и мало кто умеет.
И он объяснял да показывал ошалевшему от его слов Илье, как надо.
– Не грудью да плечами, чуди́ло, а животом надо, – говорил старик и, задирая белую рубаху, показывал свой живот – без лишних складок, маленький и аккуратный, словно у юноши. Илья дивился и старательно повторял.
– А зачем это – дышать «правильно»? – спросил он как-то Вежду. Старик приподнял седые брови и ответил:
– Да чтоб болеть меньше. Да жить полной чашей. Ты вот матушкину кашу ешь, а зачем, сказать можешь?
– Да как же? – удивился Илья. – Без каши-то я ноги протяну.
– Вот и воздух – та же каша.
– Но и так ведь дышат все! Чего ещё-то?
– А то, что кашу эту невидимую вы не полными ложками в себя запихиваете! Едите-то вроде едите, да по полмиски, почитай, оставляете нетронутым. Матушке Славе такое понравилось бы с её кашей?
Илья покрутил головой.
– То-то же! Так что ешь да помалкивай. Глубже ешь! – улыбнулся Вежда.
Медленно да помалу, но Илья уже ходил по двору сам, вставив под мышки пару ловко сработанных Веждой подпорок. И вот теперь уже сам собой облетел село слух о подвиге перехожего старца, получившего временный приют у Чёбота со Славой. Стали приходить не столько удостовериться в том, что покалеченный два лета тому назад Чёботов парень поднялся на ноги, сколько подивиться на старого чудодея. Заходили в избу, робели, если Вежда был там, да мялись у порога, пялясь на него во все глаза. Вежда лишь здоровался с ними и более не обращал на вошедших никакого внимания. Но тут всегда выручал либо Чёбот, либо Слава, без устали делившиеся своей радостью с гостями.
В доме, где долгое время царила скорбная тишина, напитанная слезами, теперь было совсем по-иному. Чёбот со Славой не то чтобы стали прежними, какими были до того бедственного набега печенегов, они будто вовсе стали моложе на десяток лет. Если Чёбот и вообще-то был мужиком немногословным да не слишком улыбчивым, то теперь его было не узнать – то с соседом на улице остановится побалакать о том о сём, то Славу озорно шлёпнет пониже спины, покуда никто не видит. Да, кстати, и было отчего – Слава похорошела, исчезли куда-то морщинки, появившиеся было у переносья, походка стала легче, будто у девки незамужней да ещё не рожавшей. Словом, вернулось в дом простое людское счастье.
Илья скоро стал ходить без Веждиных подпорок, но ноги были ещё слабыми: после особенно усердных хождений по двору, а то и по улице – уставали. Переждав ставшие ему теперь привычными иголки, он торопился скорей подняться, но Вежда удерживал, велел ещё полежать да «себя послушать». Как-то старик, давая понять, что уже можно подыматься, насмешливо спросил Илью:
