Рихтарж оглядел ее, прочитал от буквы до буквы, свернул и говорит:
"Дело ваше, добрые люди, перед богом и законом правое. Грамоту пока я оставлю у себя, а вы приходите ко мне сюда через неделю в четверг, все будет решено. Ступайте с богом!"
Наши домой поспешают и радуются: есть еще правда в Моравии! Пришли в деревню и всё рассказали. А Матей сказал:
"Все ж таки не напрасно ли вы ему грамоту оставили? Не вышло бы чего..."
Мужики же наши только посмеялись над подозрительностью Матея.
Точно в назначенный день наши ходоки явились в земский суд. Спрашивают главного рихтаржа. Их провели в большую комнату. Видят, сидит там совсем другой пан.
"Что вы хотите? Я есть главный рихтарж".
Наши смутились и рассказывают ему, как и что случилось.
"Давайте вашу грамоту!" - грозно говорит пан.
Наши спрашивают:
"А где же тот пан рихтарж, что с нами говорил?"
А над ними смеются: это вовсе не рихтарж был; пан рихтарж - вот этот пан, а мы, мол, не знаем, кто с вами, олухами, говорил. Где, говорят, ваша грамота?
"Пан рихтарж взял".
"Ну так ищите того пана и пришлите грамоту, а пока голову не морочьте, и пускай вас черт уносит".
Ну, и в шею вытолкали наших ходоков. Вернулись они сами не свои. Вот тебе и правда в Моравии!
И дождались мы черного дня. Как сейчас помню, случилось это в самый день Сердца Иисусова. Карел жал в поле пшеницу, а мы с Матеем складывали снопы. Ох, и пшеница же была! Словно золотые зерна!
Да. Убираем мы, складываем снопы, вдруг прибегает Вышек - пастушонок деревенский. Бежит и кричит:
"Паны аббат с бароном и с ними конных толпа в деревню поехали! Грозятся!.."
Бросили мы работу, побежали на деревенскую площадь. Видим, верно: приехали верхами аббат наш да барон, а с ними человек двадцать конных кнехтов,[24] и все вооружены. Аббат с бароном слезли с коней и на холмик взошли, что посреди площади у нас возвышается, Велели звонить в колокол, чтобы народ весь собрался. Ну что ж... Онеш, что в часовне прислуживал, сейчас полез на звонницу и стал трезвонить. Народ стал сбегаться. Барон как крикнет:
"Собирайтесь - и чтобы к завтрему никого тут не было! Я вас научу, как на вашего барона жаловаться!"
Зашумели все, зароптали. Как это так - бросить всё и уходить? А куда уходить? Кругом все земли заняты. Только к аббату.
Гляжу, Матей вышел вперед, встал и крикнул, да так зычно:
"Нет, не будет этого! Бог даст, не будет!.. Люди! Никуда не уходите, не слушайте немецких жебраков-кровопийц! И чтобы мы шли в рабы к этим толстопузым капюшонникам, к этим дармоедам? Нет, люди, не будет этого! Пускай у себя в Баварии такие порядки заводят. Мы - мораваны!" Нрав у Матея был твердый, как кремень был мужик. Народ зашумел, загудел, барону да аббату кулаки кажут. Тут барон покраснел от злости и стал ругаться, как последний бродяга:
