.
Таким образом, концепция «русской угрозы», зародившаяся во французском общественном сознании в XVIII в., то оживала на страницах франкоязычной прессы в моменты напряженных отношений между двумя государствами, то исчезала во время сближений и союзов (1800–1804 гг., 1807–1811 гг.). Со времен победных для Франции кампаний II года, пресса, как гражданская, так и армейская, приобрела особое значение в политических и дипломатических маневрах. Именно с помощью периодики, управляя общественным мнением, французские власти определяли новые контуры политической идентичности нации.
В основе концепции «русской угрозы», приобретавшей популярность на рубеже XVIII–XIX вв., лежали как устоявшиеся в литературе и философии стереотипные представления о России, так и полемические утверждения памфлетистов, являвшиеся реакцией на актуальные события. Сочинения Ж. Малле дю Пана, Ж. Л. Карра, Ж.-П. Марата, С. Марешаля, Ш. Л. Лезюра, П. Парандье и других в годы Революции и Империи доказывали существование у русских императоров давних завоевательных планов в Европе, и эти утверждения тиражировались в прессе, несмотря на сомнительные источники. Популярности этих постулатов способствовало и участие России во всех трех разделах Речи Посполитой, поскольку через восприятие польских событий европейские наблюдатели оценивали подлинную внешнеполитическую стратегию русского Двора. В период дружбы Наполеона и Александра о России старались писать максимально нейтрально, но в кризисные моменты ее образ приобретал множество негативных черт и на страницах прессы непременно оживали архетипичные представления о России и российской армии, речь о которых пойдет в следующей главе.
