– Да это была никакая не вечеринка, просто мы хотели отметить наш переход в пятый класс.
Она села напротив матери и взяла нож, чтобы помочь ей с картошкой. Из глубины дома доносилась радиопередача о женской психологии: Сильвия Гольдбер обожала такие программы.
– Я тобой горжусь, дорогая.
– С чего это? – удивилась Лилу.
– Потому что ты перешла в пятый.
– Знаешь, это совсем не подвиг!
Положив картофелину, мать взглянула на нее мягко и немного печально.
– Я горжусь всеми вами, всеми пятью. В вас мое бесконечное счастье, пусть даже вы не даете мне передохнуть. Особенно твои братья… Но я знаю, что у тебя-то судьба не как у других.
– Ты так говоришь, потому что я девочка.
– Нет. Знаю это, потому что ты другая.
Лилу думала, что сказать в ответ, но не находила слов. Взволнованная, опустила глаза и продолжала чистить картофелину.
– У твоих друзей всё в порядке? – продолжала мать.
– Прекрасно, тебе от них привет.
Как хотелось бы сейчас Лилу рассказать матери все, что произошло! Вот что поистине самое трудное: помалкивать, когда тебя распирает от желания поделиться.
– Мне очень нравится твоя прическа. Прелестно, так высоко взбито, – сказала она, чтобы сменить тему. – Спасибо, сердечко мое!
– А «кошмарики» оставили тебя совсем одну? – спросила Лилу, имея в виду братьев, так их ласково называли в семье.
– Да, но я вовсе не жалуюсь: вот у меня и появилось немного времени поухаживать за собой. Люк и Уго отправились со своей компанией поиграть в боулинг, а Габриель пошел к подруге – мне кажется, у них начинается что-то серьезное. Боже мой, если бы это заставило его хоть чуть-чуть взяться за ум, я была бы счастливейшей из матерей…
Она вздохнула с едва заметной нежной улыбкой, которую так обожала Лилу.
– А Жюльен с твоим папой в мастерской, они там возятся с мотором от старой машины, ред-чай-ший случай – это я изображаю, как они сами сказали. Мне кажется, твой старший брат потихоньку хочет взять дело в свои руки.
– Главное, чтоб ему самому это нравилось…
– Конечно, я тоже так считаю!
Сильвия Гольдбер встала, помыла картошку и разложила ее в две фритюрницы – одной оказалось мало.
Минут через сорок все семейство сидело за столом вокруг громадного блюда с жареной картошкой. «Кошмарики» (девятнадцатилетний, двое пятнадцатилетних – это были близнецы – и тринадцати лет) говорили все одновременно, чаще всего с набитыми ртами, производя такую какофонию, от которой родители только закатывали глаза, но Лилу давным-давно к ней привыкла.
