.
Но все эти попытки закончились ничем. Еще в 1960 г. советская власть запретила В.М. Далину участвовать в международном коллоквиуме в Стокгольме «Бабеф и проблемы бабувизма», посвященном 200-летию со дня рождения Бабефа, а его доклад там был зачитан Б.Ф. Поршневым[258]. В.М. Далину дали понять, что он, бывший политзаключенный, не был полностью реабилитирован[259] и не имел права на выезд за пределы СССР. А.В. Гордон, имея на это все основания, утверждает, что освобождение бывших политзаключенных «было половинчатым»[260]. Именно по этой причине так же относились и ко всем остальным вернувшимся из сталинских лагерей коллегам В.М. Далина, в том числе к Я.М. Захеру, не получившему разрешения на участие в этом же коллоквиуме, несмотря на поддержку А. Собуля, включившего его фамилию в программу этого научного мероприятия. Как отметил А.В. Гордон, «профессору дали почувствовать, что “полной’à реабилитации он так и не удостоен, и, каким бы авторитетом ни пользовался на Западе среди “прогрессивных ученых”, на родине действует свой номенклатурный порядок, нечто вроде табели о рангах для ученых»[261].
На столь грустную ситуацию В.М. Далин смотрел более чем философски, однако избегал разговоров и на эту щекотливую тему. Как верно заметил А.Я. Гуревич, «люди поколения Сказкина… подвергались зловредной ленинско-сталинской радиации, и политической, и идеологической, и какой угодно, на протяжении большей части своей жизни, десятилетиями, начиная с 20-х годов, почти без перерыва. Поэтому их жизнестойкость, их способность к сопротивлению были сломлены»[262].
Последние годы жизни В.М. Далин на приглашения зарубежных коллег (Ж. Шарля и др.) отвечал вежливым отказом, ссылаясь на состояние здоровья. Не впадая в уныние, что, в принципе, было не совместимо с характером такого волевого человека, как Виктор Моисеевич, он часто подчеркивал, что можно писать по истории Франции интересные научные работы и в Москве, имея в распоряжении богатые архивы.
В связи с этим следует обязательно отметить одну из особенностей творчества В.М. Далина. В науке он выбирал непроторенные пути, и все основные труды, вышедшие из-под его плодовитого пера в 1950-1980-е гг., – результат тщательного изучения многочисленных архивных первоисточников, к которым до него не прикасалась рука историка. Как профессионал он придавал первостепенное значение исследованию архивных документов, без чего, в принципе, немыслимо всестороннее и глубокое изучение прошлого. Впоследствии он об этом писал: «Историк, никогда не работавший в архиве, подобен футболисту, ни разу в жизни не забившему ни одного гола»
