B. Марков подчеркнул ее общеевропейское значение: «В университетах многих социалистических стран работа А.З. Манфреда стала первой книгой для семинарских занятий, при подготовке к экзаменам подрастающего молодого поколения историков Французской революции: почти не встречалось студента, который не использовал бы эту работу, не ориентировался бы на нее»[819]. Несомненно, это обстоятельство и побудило его называть А.З. Манфреда «ученым-интернационалистом»[820].
Высокую оценку В. Марков дал и монографии А.З. Манфреда о Наполеоне: «Самый большой труд Альберта Захаровича “Наполеон Бонапарт’à я считаю лучшей его книгой. Его талант раскрылся здесь полностью, и он сумел в нем диалектически соединить богатство мысли и свой блестящий стиль. Нет сомнения в том, что этот шедевр переживет своего творца. Нелегко найти равный ему даже на международном уровне»[821].
Судя по письму В. Маркова к А.З. Манфреду от 30 марта 1973 г., именно он был инициатором организации перевода на немецкий язык этой книги о Наполеоне: «Что касается Вашего Наполеона, – писал он по-русски, – Издательство Verlag der Wissenschaften (раньше Rütten & Loening) затребовало от меня экспозий (они тоже издавали/издают книгу Тарле), и были очень обрадованы моим предложением немецкого издания»[822]. В 1974–1976 гг. В. Марков постоянно держал своего друга в курсе всех возникавших затруднений при переводе его книги, приложив немало усилий для ускорения ее издания в ГДР[823].
О глубочайшем уважении В. Маркова к научному творчеству A. З. Манфреда красноречиво свидетельствуют также опубликованные им в авторитетнейших европейских научных периодических изданиях рецензии на его книги[824]. Он не только незамедлительно откликнулся на кончину Альберта Захаровича[825], отдавая дань его памяти, но и по предложению В.М. Далина, дважды писал о нем во «Французском ежегоднике»[826]. В. Марков охарактеризовал его как доброго и надежного друга, «с которым всегда можно было посоветоваться». «Я постоянно получал от него творческий импульс, – писал он, – всегда внимательно прислушивался к его предостережениям относительно чересчур поспешных выводов, касающихся сложных проблем, будь то классовый характер якобинской диктатуры или выступления “крайне левых’à в революции, оценка исторической роли Бонапарта или историография 20-х и 30-х годов. Я извлек от всего этого большую пользу для своей работы, и всякий, кто внимательно просмотрит мой “1789-й год”
