Для Бори разыскали старые дядины сапоги, пришедшиеся ему почти впору (для своих четырнадцати лет он имел очень большие ноги). Оделся он в старую гимназическую шинель, которая больше походила на куртку. Только сборы окончились, как послышался стук подъехавшей телеги и зазвонил звонок. Боря сбежал вниз, открыл дверь и увидел телегу, на которой лежало несколько охапок сена. В телегу была запряжена сытая серая лошадка. У дверей стоял бородатый мужчина в старой солдатской шинели и картузе с поломанным козырьком.
– Здесь доктор Пигута живет?
– Здесь, здесь! – радостно крикнул Боря и, оставив открытой дверь, как угорелый кинулся вверх по лестнице, радостно крича: Дядя Митя, дядя Митя, лошадь пришла!
– Ну что ты кричишь, как сумасшедший, – недовольно заметил дядя Митя, взял ружье и начал спускаться по лестнице.
– Возьми на кухне мешки, да предупреди Настю, что мы уезжаем.
Боря мигом слетал на кухню, взял приготовленные большие, как их называли, «крапивные» мешки и, крикнув Насте: «Мы уезжаем!», выскочил в переднюю. И тут он заметил понуро стоявшего в дверях столовой Костю.
У мальчика был такой несчастный и в то же время такой покорный вид, что Боре стало его жалко. Когда Костя узнал о предполагавшейся поездке папы и Бори в Рябково, он настойчиво просился с ними, а когда убедился, что его желание неисполнимо, то хотя и был огорчен, все же принял эту поездку как нечто неизбежное и необходимое. Но сейчас, когда происходили эти веселые сборы и когда про него, кажется, совсем забыли, он готов был расплакаться. Боря понял его. Он присел против мальчика на корточки, обнял его, поцеловал и сказал:
– Ты, брат, не горюй, подрастешь, так мы с тобой вместе в Рябково за картошкой ездить будем, а сейчас пойди поиграй, да Настю слушайся, а я тебе из Рябково что-нибудь привезу… Ладно?
Ласка тронула Костю, он улыбнулся, и хотя на глазах его продолжали блестеть слезы, повеселел и попросил:
– Ты только поскорее приезжай, а то мне без тебя будет скучно…
Боря с шумом сбежал вниз по лестнице и через несколько секунд сидел в телеге. Возница, приведший лошадь, уже ушел. Вожжи держал дядя Митя. Когда племянник взгромоздился на телегу, он отдал ему их и сказал:
– Ну, бери вожжи, правь, посмотрю, какой ты кучер.
Гордо пошевелив вожжами, Боря, слегка причмокнув губами, прикрикнул:
«Но-о-о!»
Та, почувствовав по положению вожжей, что правит ею не новичок, мотнула на всякий случай головой и сразу с места взяла хорошей рысью. Телега быстро и мягко покатилась по Напольной улице, иногда подпрыгивая на прихваченных морозцем комьях земли. Эта улица, как, впрочем, и большинство кинешемских, в то время была немощеная.
