На своей верхней полке, отгороженный с двух сторон плотными стенками, мальчик чувствовал себя в относительной безопасности и спокойно спал. Он не слыхал того, как состав был подан под посадку, как толпа, ожидавшая его подачи на вокзале, с криками, руганью, плачем вламывалась в двери вагона, как звенели разбитые стекла в окнах, как наконец вагон был забит так, что в нем буквально не было свободного уголка, и как даже на его полку около его ног забрался какой-то бородач и, скрючившись в три погибели, свесил ноги в проход, так что все зацеплялись за них головой, все-таки умудрился задремать, да так крепко, что при одном особенно сильном толчке даже свалился вниз.
Все это он узнал из разговоров пассажиров, сидевших внизу, услышанных им уже утром, когда поезд подъезжал к Кинешме.
Поезд остановился. Сидевшие внизу люди задвигались, зашевелились, затолкались, пробираясь к выходу. Послышались радостные возгласы: «Славу богу, добрались», «Ну вот и приехали…».
Боря свесил вниз голову: «Это Кинешма?»
– Кинешма, Кинешма, слезай скорее, а то в тупик увезут, – ответил ему какой-то старичок.
Стянув кое-как корзину вниз, Борис спрыгнул на пол и втиснулся в идущую по проходу толпу. Нельзя сказать, чтобы это обошлось для него просто. Какой-то здоровенный парень с большим мешком за спиной и деревянным сундучком в руках, так стукнул углом этого сундука по банке с медом, что на ней сразу образовалась вмятина, а из-под крышки выступила полоска засахаренного меда, которая стала медленно опускаться, сперва по стенке банки, а потом и по Бориным пальцам. Пальцы сразу стали липкими, а вытереть или облизать их было нельзя, другая рука занята корзиной. Толпа продолжала тащить мальчишку к выходу, и ни корзинку, ни банку поставить было невозможно.
Наконец показалась дверь вагона, и Боря с ужасом подумал о том, как же он будет теперь со всем своим грузом спускаться с высокой лестницы вагона на землю, но все обошлось гораздо проще, чем он предполагал. Во-первых, перрон доходил почти до самых ступенек лестницы, а во-вторых, около нее стоял вчерашний знакомый железнодорожник, взявший у Бори корзину и поставивший ее на перрон. Он сказал:
– Дай-ка мне свой билет. Я тебя ночью будить не стал. Больно уж ты крепко спал.
Э-э-э! Да у тебя из банки мед течет. Вытри чем-нибудь!
Освободившись от корзинки, Боря, стоя около неё, перехватил банку в другую руку, облизал выпачканные пальцы и, не найдя другого способа, недолго думая, принялся также старательно слизывать с банки.
