И только вот последняя – Настя, веснушчатая, рыжеватая, смешливая девушка лет шестнадцати, служила уже около года.
Родители портили Костю еще и тем, что каждый из них воспитывал его на свой лад, и очень часто то, что позволял один, категорически запрещала другая, и наоборот – то, что приказывала мать, отменял отец.
Вот в такую-то семью, существование которой как единого целого, можно сказать, держалось на волоске, и ехал незваным, непрошенным и притом совершенно неожиданным Борис Алёшкин.
Следует вспомнить и то, что, по отзывам покойной Марии Александровны Пигуты и Янины Владимировны Стасевич, он и сам кроме хороших качеств имел довольно много недостатков.
Все это предвещало много трудностей и сложностей при его акклиматизации в новой для него обстановке, и не только для него, но и для этой новой семьи, членом которой ему вскоре суждено было стать.
Вернемся, однако, к нему.
Из поездки от Темникова до Кинешмы особенно ярких воспоминаний у него не сохранилось. Возможно, это произошло потому, что он был слишком погружен в свои мысли о предстоящем: «о своей жизни под игом злой тетки», как предрекала ему тётя Лёля перед его отъездом из Темникова. Ведь, по ее отзывам, Анна Николаевна Пигута являлась злой ведьмой, отнявшей у матери сына, у нее любимого брата. Борис был уже достаточно велик и развит, чтобы впитывать эти мысли, но недостаточно умен, чтобы давать им необходимую критическую оценку.
Вероятно, на его безразличие к путешествию сказалась и его непритворная печаль и грусть при расставании с семейством Стасевичей, в котором он привык считать себя полноправным членом.
Сейчас трудно воспроизвести, что действительно послужило причиной, но так или иначе из этого путешествия ему отчетливо запомнились лишь два момента.
Первый – это следование с одним из братьев Маргариты Макаровны Армаш, встретившим его в Москве на Казанском вокзале и проводившим на Ярославский, откуда отправлялся поезд на Кинешму.
Этот переход, совершавшийся пешком, показался Боре невероятно длинным и утомительным, видимо потому, что, следуя за своим провожатым, он нес в одной руке большую жестяную банку с медом, старательно прижимая ее к животу, а в другой – свою злосчастную корзину, набитую пожитками и различными книгами, главным образом учебниками.
Дорога шла по дощатому тротуару возле какого-то нескончаемо длинного забора. По нему в разных направлениях сновали, куда-то торопясь, люди, и Боря, поглощенный тем, чтобы не уронить вещи, и в то же время старательно следивший за тем, чтобы не отстать от своего провожатого, вероятно, своими неуклюжими движениями многим из этих пешеходов мешал, так как не раз слышал сердитые окрики в свой адрес.
