Вероятно, в наше время, еще задолго до госпитализации, применение целого ряда медикаментов если и не привело бы к полному выздоровлению, то, во всяком случае, смогло бы задержать развитие болезни, а своевременное проведение операции спасти больному жизнь, но… каждый умирает в свое время. Ведь с точки зрения современной науки, рана Пушкина могла считаться если не пустячной, то, во всяком случае, вполне излечимой, однако в его время такие раны были, безусловно, не смертельными. И кто знает, может быть, наши записки будут читать лет через пятьдесят, как мы сейчас читаем записки Дмитрия Болеславовича, и также снисходительно улыбаться нашим рассуждениям.
Поэтому не будем никого винить в смерти Болеслава Павловича, вспомним его добрым словом…
Несмотря на все свои недостатки, Болеслав Павлович Пигута провел жизнь честного труженика и преданного своему делу врача.
Мы знаем, что взаимоотношения между мужем и женой в семье Дмитрия Болеславовича Пигуты сложились очень ненормально и что появление у них сына, которого они оба любили без памяти и портили каждый по-своему, не только не внесло примирения в эту семью, как это часто случается, а, наоборот, как будто усилило их взаимную неприязнь.
Впрочем, иногда, может быть, чисто внешнюю…
Время болезни Болеслава Павловича, а затем и его смерти как-то сгладило остроту распрей в семье его сына, и, может быть, это послужило бы толчком к сближению Анны Николаевны и ее мужа, но…
Как только она узнала о том, что теперь Митя стал посылать деньги Зинаиде Михайловне и что к его «ненаглядной пиявке Лёлечке», и «Нинкиным подкидышам», еще прибавилось и отцовское… со своим «отродьем», и что все они отрывают кусок от ее Костеньки, то ее неприязнь и даже прямо ненависть ко всем этим людям, многих из которых она даже и не видела, усилилась до предела.
Теперь иначе, как выше приведенными именами, она родственников мужа и не называла. В озлоблении она на язык была груба и крепких выражений не стеснялась. Дмитрий Болеславович эти бурные вспышки жены спокойно переносить не мог и, не считая себя вправе отказывать в помощи двоим нуждающимся родственникам, которые, как он знал, кроме как от него ее получить не могли, вступал в серьезные пререкания с супругой.
Поэтому очень часто квартира Пигуты напоминала настоящий ад.
Костя, их единственный сын, которому исполнилось уже пять лет, являлся невольным свидетелем этих диких сцен ругани, а иногда и драки, сопровождаемых слезами и истерикой, рос раздражительным, нервным, а потому и капризным ребенком. Вследствие этих скандалов и трудного характера Кости ни одна нянька в доме Пигуты более полугода не уживалась.
