В таком раздумье, возможно, выраженном не так примитивно, как это записано нами, Алёшкин и провел большую часть времени, отведенного ему на подготовку речи.
Вообще-то он очень не любил говорить заранее написанную речь. Имея такую бумажку, он всегда путался. Невольно ему на ум приходил его первый доклад, и он терялся. Он предпочитал говорить сразу то, что думал. Но он понимал, что на таком митинге он должен был сказать такую речь, чтобы в ней не было лишних слов, и в то же время сказано было самое нужное и главное. И он снова принялся писать. Вдруг как-то само собой начало получаться, перечеркнув несколько фраз, он, кажется, нашел те слова, которые ему хотелось сказать. Он быстро исписал две тетрадных страницы и с облегчением вздохнул. Как раз в этот момент в библиотеку вошел Шунайлов:
– Ну как, написал?
– Да.
– Покажи, – просмотрев исписанные страницы, Василий Иванович пожал плечами:
– Так мало! Эх, ты! Ну ладно, беги к Софье Григорьевне на квартиру, она тебе её подправит. Может быть, что-нибудь и еще добавит. Через полчаса начинаем митинг.
Борис, схватив листочки, помчался к Гордиевской, жившей почти рядом со школой.
Прочитав то, что написал Боря, она неожиданно прослезилась:
– Хорошо, Борька! Молодец! Я ничего исправлять не буду. Так вот её и прочти, только с выражением, понял?
Борис был удивлён таким действием своей речи, но всё же сказал:
– Нет, Софья Григорьевна, я читать не буду, я буду так говорить!
– А успеешь выучить?
– А я не буду учить! Я скажу, что думаю! Наверно, это и будет то, что мною написано.
– Ишь ты! Ну что же, хорошо. Только ты Шунайлову об этом не говори, а то он тебя не выпустит.
Когда Алёшкин вернулся в школу и прошел в большой зал на втором этаже, где обычно происходили собрания учеников школы, зал был забит битком: кроме учеников второй ступени, здесь были собраны школьники и из других школ. Конечно, тут же находились и учителя.
У одной из стен, на которой висел портрет Ленина в рамке, обвитой красными и черными лентами, стоял стол, покрытый красной материей, а рядом маленький, тоже покрытый кумачом. За столом сидел Василий Иванович Шунайлов и представитель партячейки – рабочий с железнодорожной станции, третий стул пустовал. Заметив протискивающегося вперед Бориса, Шунайлов поманил его и предложил сесть на пустой стул. В стороне отдельной группой стоял школьный хор, а перед ним со скрипкой Румянцев.
Несмотря на такое скопление ребят, в зале стояла непривычная тишина. У всех взрослых были серьезные грустные лица, это настроение передалось и ребятам, с такими же печальными лицами стояли и они. В 12 часов Шунайлов поднялся, повторил уже многим известное сообщение о смерти Владимира Ильича и объявил траурный митинг открытым.
