Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2. Том I | страница 30
Перед докладом, в ожидании подхода большого количества народа, комсомольцы совместно с учителями пропели несколько песен, в том числе: «Как родная меня мать провожала», «Ты моряк, красивый сам собою», «Ведь от тайги до британских морей…» и много других.
Но вот Володька Кочергин, избранный на последнем собрании секретарём ячейки (его уже перевели в члены РКСМ) вместо уезжавшей Людмилы Пашкевич, сказал, что пора открывать торжественное собрание, его поддержал и Шунайлов, и Людмила, тоже находившаяся на сцене. А за кулисами, не находя себе места, бегал злополучный докладчик. Перед открытием занавеса Милка подошла к Боре и, погладив его по щеке, сказала:
– Да не волнуйся ты так, ведь брошюру прочитал, конспект написал, что-нибудь скажешь…
В это время кто-то из комсомольцев раздвинул занавес, за столом, покрытым куском красного кумача, на стульях уселись Шунайлов и Пашкевич. Встал Кочергин, он сказал:
– Торжественное собрание, посвященное Международному Юношескому дню, считаю открытым, предлагаю спеть «Интернационал». Когда окончилось пение, Володька сказал:
– Слово для доклада о Международном юношеском дне предоставляется комсомольцу, товарищу Алёшкину.
После этих слов Борис вышел на сцену, подошел к тумбочке, тоже покрытой красной материей и громко называемой трибуной, положил на неё свой конспект, и тут началась его пытка. Вначале он пытался говорить те фразы, которые запомнил при чтении брошюры наизусть, затем заглядывал в конспект и с ужасом убеждался, что он эти фразы переврал или сказал совсем не в том месте, где это было нужно. Он возвращался назад, тянул фразы, листал свою злосчастную тетрадку с конспектом, снова повторял сказанное. Одним словом, это был не доклад, а какая-то лапша из отдельных фраз и цитат. Людмила Пашкевич, видя, как проваливается её подопечный, покраснела до ушей, слушатели, в особенности учителя, сочувственно улыбались, перешёптывались, переглядывались, а Борис, чувствуя, что доклад у него не получился, совсем растерялся. Он готов был провалиться сквозь сцену, сквозь пол этого проклятого клуба и куда-нибудь исчезнуть, однако он видел, что не сказал и половины того, что у него было записано в конспекте, и потому продолжал мямлить и тянуть путаницу дальше. Наконец, он дошел до такого состояния, что уже просто готов был замолчать.
И вдруг из зала раздался знакомый голос:
– Борис! Да брось ты свою тетрадку, брось молоть эту чепуху, возьми и расскажи людям простыми своими словами всё, что ты знаешь про международный юношеский день и про комсомол. И больше ничего не надо. Ну, а если ты чего-нибудь и недоскажешь, так мы тебя поправим, дополним.