Проснулась Катя от внезапно наступившей тишины и каких-то незнакомых голосов, раздававшихся на дворе почти над ее головой.
Она выглянула из окопа и глаза ее округлились от ужаса. Двор был полон солдат в какой-то непонятной форме. Все они, видимо, только что вошедшие в станицу и в ее двор, о чем-то оживленно разговаривали. Смеялись, бесцеремонно заглядывали во все сараюшки и огороды. Они обратились с какими-то вопросами к вышедшим из своего домика Каплуновым, и те что-то пытались им объяснить, показывая руками на большой дом и Катин окоп.
Она поняла, что прятаться в окопе бесполезно и стала из него вылезать. События последних дней так повлияли на нее, что она (пожалуй, к своему счастью), одетая в какое-то старое платье, повязанная старым шерстяным платком, надвинутым на брови (в окопе было холодно и сыро), в старых стоптанных башмаках и старом же рваном Борисовом полушубке, выглядела намного старше своих 35 лет.
Заметив вылезшую из окопа пожилую, как они полагали, женщину, солдаты загомонили еще громче, а один из них, очевидно, старший по званию и знавший несколько русских слов, подойдя к Кате поближе, сказал:
– Матка, давай квартира, молоко, хлеб, яйка, мясо. – И затем, почти не останавливаясь, спросил: – Красноармейца нет? – как бы утверждаясь в собственном мнении, добавил: – Его бежаль туда! – Он махнул рукой в горы. – Его совсем бежаль, вас бросаль! Теперь мы, румынски армия хозяин, поняйл?
Катя в ответ машинально кивнула головой и направилась к крыльцу. За ней с опаской, поглядывая по сторонам и держа винтовки на изготовку, отправились трое солдат. Они вошли в дом, быстро обошли все комнаты, заглянули во все углы и, убедившись, что квартира пуста, прошли в соседнюю квартиру Звонаревых. Увидев, что в ней мужчин тоже нет, вернулись на кухню Алешкиных и стали осматривать шкафы и печку.
Вчера вечером Катя напекла из кукурузного крахмала булки. Выглядели они очень красиво. Пышные, румяные – радовали взор, хотя на вкус и не были особенно хороши. За последнее время это было единственное лакомство, которое радовало детей. Эти булки лежали на столе, прикрытые полотенцем.
Один из солдат, приподняв полотенце, увидел их и подумал, что это пшеничный хлеб, радостно воскликнул:
– Хлеб, клеб, клеб!
При этом возгласе к столу подбежали и остальные солдаты. Все они с жадностью стали хватать румяные булки, распихивать их по карманам и толкать за пазуху. Один не вытерпел и надкусил булку. Сразу же его лицо выразило разочарование. И он недовольно произнес:
