— Ну, который вам приглянулся?
Роланд взял один меч в руки, словно взвешивая его, крутанул в воздухе. Я взял другой, с коническим набалдашником на венце эфеса, по длине тот был практически как отцовский, от которого остались две половинки, которые я так и таскал в ножнах. Крутанул «восьмёрку»… Нет, что-то не то. Взял другой, с чуть более длинным (где-то метр с хвостиком) и тяжёлым лезвием, словно бы с узорной ёлочкой на нём и на котором словно бы играли тени[17], снова крутанул. Хм, а вот этот клинок неплох, хорошо лежит в руке, баланс удачный. Я более придирчиво осмотрел лезвие с долом от рукояти, заканчивавшимся в нескольких сантиметрах от заострённого конца. Уже порядком отросшим ногтем (надо бы подрезать при случае) тронул острую кромку… И правда острая, хоть ногти подстригай, никаких ножниц не надо. Надписей типа той, что была на отцовском клинке, нет, ну да мне они и ни к чему.
Я ещё раз крутанул. Вот понравился мне меч, сразу у нас с ним возникла какая-то «химия».
— Прекрасный выбор, шевалье, чьего имени я не знаю…
— Симон де Лонэ, — подсказал я, не отрывая взгляда от игравшего завораживающими тенями клинка.
— Прекрасный выбор, шевалье де Лонэ! Этот меч я выковал по заказу одного славного рыцаря из Монферрана, но тот, заплатив задаток, к сожалению, погиб, так и не дождавшись своего меча. Задаток я его родным вернул, — поспешно заверил мастер.
— Я и не думал сомневаться в вашей честности, господин Форжерон.
Тот довольно крякнул, то ли от того, что я не усомнился в его честности, то ли оттого, что я назвал его господином, что ремесленнику весьма, должно быть, польстило.
— Сколько вы за него хотите?
— Вместе с ножнами отдам вам… Так уж и быть, нравитесь вы мне, отдам за пятьсот денье. Четыреста пятьдесят за меч, и пятьдесят за прекрасные ножны. Тот рыцарь готов был заплатить за всё семьсот, видите, я вам делаю серьёзную уступку… Эй, Беатрис! — крикнул он, обернувшись назад. — Беатрис, свет очей моих, будь добра, принеси ножны для меча, который я выковал я в прошлом году для шевалье из Монферрана.
— Хорошо, отец, — послышался из глубины дома голос, показавшийся мне почему-то знакомым.
Не прошло и минуты, как из-за спины Форжерона показалась невысокая, хрупкая фигурка, и когда на неё упал луч заходящего солнца, я удивлённо приподнял брови — это была не кто иная, как та самая девица, которая едва не лишилась своего кошеля по милости воришки. Она меня, естественно, тоже узнала, и замерла с ножнами в руках, так же взметнув брови.
