— Так он это… Ногу подвернул, — пождал я плечами как ни в чём ни бывало. — Шёл ко мне, наверное, помочь освободиться от верёвок, и вдруг подвернулась нога. Не иначе вон в ту ямку наступил.
В полу и впрямь имелась прореха, там не хватало одного булыжника. Кстати, чем не оружие? Недаром была революционная скульптура соответствующего содержания, называлась, кажется, «Булыжник — оружие пролетариата». Вернее, будет называться, до её создания ещё почти 800 лет. Так что со стороны тюремной администрации имел место быть недосмотр.
Для профилактики меня всё же огрели дубинкой по хребтине, после чего препроводили в прежнее узилище, к Гансу Лотару, заодно наконец освободив руки от пут.
— Что там за переполох? — спросил Лотар.
— Не знаю, вроде кому-то плохо стало.
Роланда привели где-то минут через двадцать-тридцать. Без следов побоев, но парень был возмущён сверх всякой меры.
— О, ты опять здесь!.. Представляешь, Симон, они требовали, чтобы я подтвердил, будто ты служишь Сатане! Какова наглость!
— Ну так и от меня они того же требовали.
— Надеюсь, ты не дал себя очернить?
— Отбивался как мог, но у меня такое чувство, будто они всё для себя решили, и часть отнятого у нас богатства они всё же вернут этому проходимцу Вагнеру, но немалую часть оставят и себе.
— Негодяи! Они сказали, что если ты не покаешься, то сожгут тебя на костре. Может, пугают?
— Может и пугают.
М-да, костёр всё ближе и ближе. А если не костёр, то виселица.
— Тебя-то они вздёрнуть не обещали?
— Обещали, — вздохнул Роланд, понуро опуская голову.
Ближе к ночи Людоед оклемался. Помощь ему оказывали прямо в камере, прильнув лицом к решётке, я видел, как в «обитель» маньяка прошествовали надзиратели и пожилой человек с баулом. Судя по крикам боли, лекарь вправил Людоеду кость и лубок наложил. А что ещё можно было придумать в той ситуации? Ну а когда тюрьма готовилась с отойти ко сну. Этот мерзавец принялся рычать, посылая в мой адрес угрозы, перемежая французский с немецким. И так полночи, не давая поспать населению полуподвального этажа. Оно, впрочем, могло и днём дрыхнуть с чистой совестью, единственным, кого забирали на работы, был наш сокамерник Ганс. Да и то, какая там работа, парашу выносить.
На следующий день нас с Роландом не трогали. А вот ещё сутки спустя меня снова повели наверх, но не в прежнюю допросную, а в… пыточную. Здесь уже меня поджидали Трулль и Енох. Для начала, со слов Баварца, меня собирались исполосовать розгами, а завтра или послезавтра, когда я немного оклемаюсь, меня ждут более серьёзные испытания. В частности, колесование, так что на костёр я попаду с уже переломанными костями. А перед этим они вздёрнут моего товарища, чтобы я перед мучительной смертью ещё и этим зрелищем «насладился». Будут ли его пытать — я не спрашивал, к тому моменту я уже всё для себя решил.
