Тойво, словно бы разминаясь, несколько раз склонил голову к плечам и расслабленно потряс кистями, сам расположившись в стороне от окошка раздачи. Если бы кто-нибудь мог сейчас видеть его, то не мог бы не отметить, что вялый и спокойный поросший клочковатой бородой сиделец преобразился в напряженного и донельзя сосредоточенного человека.
Но его никто не видел. Тюремщик с той стороны камеры подкатил тележку с тюремными разносолами к двери, намереваясь откинуть щеколду и разложить столик. Выбор в том, чем потчевать сегодня арестанта, не занимал его мысли. Слабосоленая семужка, нарезанная кусочками под петрушкой и дольками лимона, запеченная с маслом картошка по-польски, котлета по-киевски с косточкой, соленые грузди, оливки, начиненные сыром «Моцарелла», а из напитков пыво, понимаешь, живого брожения и двести грамм водки «Коскен корва» в ведерке со льдом — все это отсутствовало. Присутствовала какая-то гниль на воде. В тюрьмах предпочитают кормить только траченной тленом едой, будто бы изначально ее нарочно портят.
Вертухаю бы полагалось после открытия окошка заглянуть в камеру, чтобы арестант был в самом дальнем углу, но этот, с обгрызенными ногтями и нервными руками, на этот порядок давно забил. Достаточно частая процедура, всегда проходившая спокойно и одинаково, создала стереотип.
Но в этот раз стереотип нанес свой удар.
Едва только в окошечке показалась рука, нетерпеливо барабанящая большим пальцем по столику, чтобы были доставлены миски под обед, как Тойво сбоку стремительно набросил на на эту кисть петлю из мокрой скрученной ткани. В тот же момент другой конец своей веревки, перекинутой через прикрученную к полу ножку своей кровати, затянул, что было сил. Ну, не совсем уж с полной отдачей — в противном случае Антикайнен мог нечаянно оторвать у вертухая руку — а достаточно сильно. В самом деле, тюремщик без руки теряет свою тюремную привлекательность.
— О! — удивился стражник.
Тойво тотчас же запихал в его рот воронку из свернутой мокрой газеты и утрамбовал ее пальцами.
Тюремщик удрученно хрюкнул.
— Сейчас я могу выковырять тебе глаз, — сказал Антикайнен и для пущей убедительности приложился к щеке несчастного кончиком ложки, которую он предварительно заточил о стену до вполне острого состояния.
Рука у вертухая сильно торчала, как указатель, в камеру, а прижатая к окошку голова бешено закрутила глазами. Что-то его в нынешнем положении не устраивало.
— Я очень люблю кушать свежий глаз с живого человека. За это меня и прозвали «людоедом», — спокойным голосом опять проговорил Тойво, но поспешил добавить, чтобы его собеседник не вздумал грохнуться в обморок. — Но ты можешь достать другой рукой ключ и отпереть камеру. Тогда я не буду есть твой глаз.
