Оставить его в покое. Это было что-то невообразимое.
Когда она взяла дарственную из шкафчика Фанни, то думала, что что-то затрепещет в ее душе. Она надеялась, что будет ликовать. Но ничего этого не произошло.
Лил страшный дождь. Миллиарды капель разбивались о землю, рассыпались на миллионы частей и собирались в бесформенные лужи.
У сестры Добренького Бобо тоже было имя. Но она так редко им пользовалась, что утром перед зеркалом даже не могла его вспомнить. Интересно, сколько людей задумываются о своем имени утром перед зеркалом? А сколько из них думают о своем имени перед сном? И как Господь узнает людей? У каждого есть свой код.
У нее было неплохое имя. Ее звали Маня.
Дождь продолжал сражаться с землей.
Она стояла у окна и смотрела. Она видела тела своих родителей — разбитые и вымытые дождем. Она была в той же машине. И ничего не поняла. Она видела, как какой-то грузовик вылетел ниоткуда и направился на них. Она успела подумать: «Сейчас столкнемся». И столкнулись. Дождь стучал по крыше машины. Она видела ангелов, каких-то людей, маленькую собачку… Одна пуговичка от рубашки отца покатилась по асфальту. И осталась одиноко лежать. Отдельно от рубашки. Она потеряла свое место. И свою ценность. Каждый мог нагнуться и взять ее. Добренький Бобо тоже был там. Он был спеленат, крепко перевязан пеленками, не мог ни двигаться, ни махать ручками, он не плакал. Каждый мог взять его. Тогда она почувствовала себя рубашкой. Какая-то завершенность, целостность, что-то защищающее, удобное. Только нужно беречь пуговицы.
Неужели все это было? Да было ли это? Может, это очередное оправдание? И надо побрить ему спину, иначе он не перестанет ныть. Но его не возьмет каждый, кто захочет. Пуговицы на ее рубашке не отрываются. Подушечки, которые она вышивает, не протираются. Не изнашиваются, не стареют. Надо верить. Дарственная.
— Бобо, принеси мне эту бумагу и иди в ванную!
Короткие пальцы коснулись бумаги. Ощущение, что она держит что-то в руках… Вещь в руках, нищета в руках. Глаза видели знаки, она могла прочесть написанное, но не понимала слов. Она не понимала значения…
— Иди, я побрею тебя! Куда ты идешь?
— Я хочу повидаться с Фанни… все-таки она больна, а ты пойди погуляй…
— Она умирает, глупенький!
— А, да. Именно так. Пишет стихи и статьи о радости как познании сути…
Он был артист. Убедительно повторял даже самые нелепые тексты, не понимая их. Ему не нужно было их понимать. Ему нужно было нравиться. Ему нужно было, чтобы им восхищались. За многие годы он привык, что его считают умным. Привык и ко многим другим вещам, считал их естественными…
