— Известно ли вам, — сказал сафир-энглези, — о чем он вчера говорил со своими кавказцами? Он хочет закрыть базары. Он хочет закрыть лавки и сделать одну большую лавку, где будут раздавать даром товары бездельникам и нищим Мешхеда.
— Закрыть базары, — подумал вслух старшина, — закрыть лавки, караван-сараи и чай-хане? Базар существует две тысячи лет. Невозможно.
— Но он сказал: надо закрыть базар и…
И сафир замолчал, потому что вошел секретарь и два молодых человека в косматых высоких шапках. Это были дети Бужнурского хана. Они возвращались к отцу из Тегерана.
— Азрет Али сафир-саиб, — начал старший, — сегодня Магомет Таги позвал нас к себе: Скажи Бужнурскому хану, скажи всем курдским ханам, говорит он, что отныне я запрещаю брать подать с крестьян, что я запрещаю им судить крестьян и что земля ханов больше не ханская земля. Что вы скажите, Азрет Али? Он посылает с нами двух своих людей с письмом к народу и ханам. Что вы скажете?
— Надо ехать, — сказал старый сафир-энглези и встал.
Уже около месяца Магомет Таги владел хоросанской провинцией. Народ слушал речи мятежников, народ читал листки против богачей и духовенства и колонизаторов-англичан. Уже в караван-сарае смеялись над сафир-саибом и говорили о том, что хорошо бы посчитать серебряные туманы в сундуках мешхедских богачей и посидеть в тени узорных палаток в их загородных садах. Однажды ночью Магомета Таги разбудил восемнадцатилетний Атаев, тюрк из Энзели. Он сказал:
— Бужнурский хан прислал тебе в подарок куржум. В нем две головы, головы тех, кого ты отправил к нему вместе с его сыновьями. Я был прав; молодых ханов надо было оставить заложниками.
— Не понимают, — с печалью сказал Магомет Таги. — Что я должен сделать, я сделал. Я читал книги: по книгам я должен был занять вокзал и телефонную станцию. Но в Хоросане нет железных дорог и нет телефонной станции. Теперь я знаю, что делать, и знаю, откуда смелость Бужнурского хана.
И утром он совершил поступок, который привел в трепет и изумление его врагов и обрадовал его товарищей и народ Мешхеда: он арестовал сафира-энглези в генеральном консульстве Великобритании. И в тот день, когда сафир-энглези увидел в ограде консульства солдат Магомета Таги, он впервые за сорок лет вышел из себя. Бужнурский хан получил все, что просил, — оружие и деньги. Ему пообещали звезду и титул. Он собрал феодальных князьков и сказал им, что Магомет Таги покончит с их привилегиями и неограниченной властью и что нельзя надеяться на шахские войска. Магомет Таги был смел, он в общем не обольщал себя надеждами и умел смотреть в глаза правде. Он знал, что регулярные войска ненадежны, что духовенство, купцы и чиновники Мешхеда его явные враги. Он видел, что простой народ все еще в плену у духовенства и что на его стороне только несколько тысяч кавказцев, азербайджанских тюрок, переселившихся сюда при царе и думающих о возвращении в страну Советов. И когда курды Бужнурского хана появились вблизи Мешхеда, Магомет Таги с несколькими десятками кавказцев оставил город и пошел навстречу Бужнурскому хану. Они попали в засаду и были окружены курдами. Часть сторонников Магомета Таги убежала, другие погибли. Он сам был смертельно ранен; он поцеловал убитого рядом с ним Атаева и умер у пулемета. Бужнурский хан отрубил ему голову и отправил ее в Тегеран. Сафир-энглези отправил туда же подробное секретное донесение. Дальше начинается творимая легенда, вернее история, которая творится как легенда. Магомет Таги пал в честном бою, и потому его обезглавленный труп выдали родственникам для погребения. Тело Магомета Таги встретили тысячи. Розы садов Мешхеда лежали под колесами арбы, на которой везли тело. Тюркские женщины плакали, раздирали себе лицо ногтями и разрывали на себе одежду. А купцы Мешхеда, жизни которых и богатству уже не угрожал Магомет Таги, в радости и веселии раздавали пищу дервишам. Затем в Мешхед пришли шахские войска, был розыск, пытки и казни — все, что бывает после неудачного восстания. Но единственный фотограф открыто размножил фотографию Магомета Таги. И мне привезли один портрет из Мешхеда.
