— Ну-ка, разошлись! — рявкнул он. — Давно в холодной не сидели? Или вас серым шапкам сдать? Они как раз в Академии!
Появление в стенах Академии серых шапок — городской стражи — могло означать только одно: профессор Марель действительно убит. И это понимание вмиг сбило боевой пыл даже с Циклонов.
— Сегодня я закрою глаза на вашу выходку. Но если повторится — поставлю в известность ректора! Позор! Дель Болтон! Как вы будете смотреть в глаза своему отцу? Мальчишка!
Двадцатилетний «мальчишка» не мог поднять взгляд на Валентайна, хотя знал, что тот ничего ректору докладывать не будет: драки акваморов в стенах Академии — явление нередкое и, в общем, не такой уж это серьезный проступок. Сам Валентайн когда-то был таким же «мальчишкой» и так же задирал Циклонов и прочих акваморов из других кланов.
— Используйте свободное время на что-то более полезное, чем банальная драка!
Валентайн развернулся на каблуках и вышел из учебной комнаты покойного профессора Мареля дель Бриза.
***
Этой ночью у Карася сводило зубы от мысли, что придется приблизиться к Академии, а уже к полудню он потерял счет котлам и мискам, которые ему надо было перемыть на академической кухне, и рыбинам, которых довелось очистить и выпотрошить. Он даже умудрился ни разу не порезаться острыми плавниками окуньков, за что удостоился кивка и одобрительного хмыканья повара — скалоподобного здоровяка, которого проще было представить за откусыванием голов недоброжелателям, чем заботливо снимающим пену с рыбного бульона.
Карась попал на кухню чудом. Сегодня утром, когда он бродил вокруг Академии и прикидывал, как бы половчее забраться внутрь, его принял за поварёнка сторож, один из тех, что проводили утренние обходы вокруг Академии с единственной целью — считаться при деле и важно надувать щеки. Сторож, совершивший такой выдающийся поступок: схватить Карася за шкирку и втолкнуть в кухонную дверь, что находилась в десяти шагах, — должен был лопнуть от ощущения собственной полезности.
Пахло тут упоительно, еще вкуснее, чем у Карася дома, когда мама была жива: свежим хлебом, пряным травяным отваром, а еще чем-то сладким и чем-то сытным, и чем-то острым, отчего приятно щекотало в носу. Сквозь всё это упоение едва пробивался запах еще живой рыбы, корзины с которой стояли у стены. Повар, искоса глянув на доставленного мальчишку — на растерянное, а вовсе не наглое выражение лица, на одежду, которую Карась старался держать в хоть сколько-то опрятном виде, на чисто вымытое лицо — не погнал постороннего мальчишку взашей, а махнул рукой на корзины с рыбой и вручил небольшой нож с узким лезвием: за дело, мол. Скоро стало понятно, почему Карася не выставили: в гигантской кухне было еще пяток мальчишек и трое поварят постарше, но рук всё равно отчаянно не хватало. К полудню Карась натурально вымотался, но ни за что на свете не покинул бы это место — тут было тепло, вкусно пахло да еще и кормили: для работников сварили сытную кашу на бульоне из рыбьих голов, выдали по толстенному ломтю серого хлеба и по чашке отвара из повторно заваренных листьев чего-то пахуче-ягодного.
