Крыленко уже кончал бриться, когда раздался телефонный звонок. По звонкам Ильича можно было проверять часы. Так и есть: четыре утра ноль-ноль, как условились.
— Голос у вас что-то сонный, — весело донеслось из трубки. — Пора, пора… Машина уже внизу.
Не стоило выглядывать из окна: машина наверняка была у подъезда. Боясь спугнуть утреннюю тишину уютного московского переулка, шофер не нажимал клаксон.
Бутерброды были готовы еще с вечера, зачехленная двустволка дожидалась хозяина в передней. Накинуть куртку и, перепрыгивая через две ступеньки, сбежать вниз было делом одной минуты.
Ленин стоял на тротуаре, нетерпеливо всматриваясь в строгую пустоту спящих кремлевских улиц. Он еще издали заметил машину, приветливо замахал рукой.
На нем была поношенная черная курточка, видавший виды картуз — точно такой, в каком он прятался от ищеек Керенского под именем рабочего Иванова, и высокие сапоги. Ленин находил особую прелесть в неудобствах охотничьего быта: они давали разрядку от напряженнейшего ритма работы.
— Представляете, Николай Васильевич, — сказал он, — два дня не будет ни звонков, ни заседаний, ни записок!.. Только отдых, и ничего больше.
Путь предстоял долгий. Под Смоленском, в глухомани, можно было насладиться охотой на белых куропаток и тетеревов. Ленин сам попросил Николая Васильевича выбрать на этот раз местечко подальше, поглуше. Последнее время они часто вместе охотились — и зимой, и летом.
Отправляясь на охоту, они вспоминали свои былые прогулки по Альпам — в те совсем недавние дни их совместного швейцарского бытия, которое казалось теперь бесконечно далеким прошлым. И еще более ранние совместные походы в Татры — из Поронина, с его безмятежностью и тишиной…
Оба были страстными любителями стихов. Один начинал какое-нибудь стихотворение, а другой подхватывал. Порой они читали друг другу «на два голоса» целые поэмы. Вот и сейчас Владимир Ильич попросил:
— Ну-ка, Николай Васильевич, вспомните что-нибудь… Лермонтова.
Крыленко на минуту задумался и начал:
Как часто, пестрою толпою окружен,
Когда передо мной, как будто бы сквозь сон,
При шуме музыки и пляски,
При диком шепоте затверженных речей
