Я… обнаружил ее на кухне. Вот прямо здесь. Только не за столом. Она сидела… на столе, как жаба. На корточках, расставив жирные, отекшие ноги. И ела соленые огурцы из банки… То есть, полагаю, что поначалу она ела огурцы из банки, а потом разбила банку и начала жевать стекло деснами. Ее рот, да что там рот — вся она была в крови и еще в какой-то дряни. И от нее пахло так, что я… ох, черт, в то мгновение я так хотел, молил о том, чтобы она умерла, истекла кровью и умерла!
Но она не умерла. Она посмотрела на меня, улыбнулась. Я подумал было, что она отрастила зубы — кровавые неровные клыки, а потом до меня дошло — это были осколки стекла, впившиеся ей в небо и в десны.
Она прыгнула на меня. Прямо со стола, как лягушка.
Я отступил в сторону — это было легко, и она упала на пол, плюхнулась с мокрым звуком. А потом встала на четвереньки, открыла рот и закричала, и снова бросилась на меня Ей было узко в коридоре — уж слишком ее разнесло — и она постоянно натыкалась на стены, оставляя на них эту розовую вязкую дрянь. А я все время пятился, и мне было мерзко и страшно… Я сам не знал, что делаю, но, видимо, мое подсознание знало, так как, сам не помню, каким образом я оказался на втором этаже, перед ее комнатой, и дверь была открыта, а она стояла, нет, лежала скорее, брюхом на полу и смотрела на меня — тяжело, хрипло дыша. То на меня, то на дверь.
А тут она сказала:
— Папочка…
Пламя в ее глазах потухло. Она заползла в комнату и забилась в угол.
Больше она не выходила. Я… я запер дверь, хотя не думаю, что она способна на самом деле причинить мне вред. Скорее, это была предосторожность, отчасти мотивированная… омерзением. Ее запах…
Я каждый вечер приносил ей еду, но она… вскоре она перестала употреблять пищу. Вообще, словно ее тело более не нуждалось в энергии. В конце концов, я перестал… перестал заходить к ней. …Раз в неделю. Потом, раз в месяц, если я не ошибаюсь, разумеется, сложно апеллировать датами в этом безвременье. Потом… изредка подходил к двери и… справлялся о самочувствии. И она неизменно отвечала одно и то же. Мне кажется, она забыла, как это — разговаривать. Я… я даже не уверен, что там, за дверью, все еще моя дочь. Вы же… вы же видели, во что она превратилась!
— …То, что я увидел, было чем угодно… но н-не человеком… — Андрей давился собственными словами, — какая-то полупрозрачная… Я видел… — он неожиданно рыгнул и некоторое время сидел молча, с ужасом глядя на Кольцова.
