— Ау! — звук гулким эхом разнесся по темному залу, — есть кто живой!
— Живой-ой-ой! — издевательски ответило эхо.
Он подошел поближе к кассам и попытался заглянуть внутрь одной из витрин. Помещение было темным и мертвым. Сломанный стол криво опирался о стену, на которой висел кусок цветного календаря с грудастой красоткой. Угол с указанием года был грубо оторван. Бумаги и разбухшие от влаги книги грудами валялись на полу. Там же лежал старый эмалированный чайник в крупных красных маках с большой дырой на боку.
Андрей в сердцах хлопнул ладонью по стеклу. Несмотря на то, что удар вышел совсем слабый, стекло треснуло, разрезая слово «Касса» на две неровные половинки.
— Ну, что за… — он отступил и чуть не споткнулся об урну, лежавшую на боку за спиной. Ему показалось, что секунду назад ее там не было и кто-то, возможно, кот, специально положил ее для того лишь, чтобы он, упав, разбил себе голову об этот омерзительно грязный пол. И лежал тут в луже медленно застывающей крови, и смотрел в наполовину обрушенный потолок, обнажающий гнилые доски обрешетки, и скалился на огромных жирных голубей, лениво булькающих под крышей, и гнил, разлагался, превращаясь в такой же мусор, как и мусор его окружающий.
Черт! Он с трудом взял себя в руки, ощущая истерическое раздражение. Он испытал бы превеликое облегчение, схватив урну и запустив ее прямо в витрину. Дьявол! Поступить так означало бы сдаться и признать бессилие перед давлением этого проклятого места, но, ох, какое же удовольствие он бы получил!
Вместо этого Андрей подошел к зарешеченной витрине ближайшего газетного киоска и попытался разглядеть заголовки газет и журналов, мухами облепивших внутреннюю поверхность стекла. Впрочем, стекло было настолько грязным, что он, при всем желании, не увидел ровным счетом ничего, кроме нелепого набора символов и мутных очертаний. Зато смог различить очертания собственного лица! Этот факт настолько обрадовал его, что он даже несколько испугался. Как просто порой доставить удовольствие человеку, отлученному от того, что большинству кажется совершенно обычным делом.
Он принялся крутиться перед витриной, стараясь разглядеть как можно больше, но, к превеликому сожалению, видел лишь смазанный овал, на котором неожиданно ярко выделялись глаза. Словом, ничего нового.
Он провел ладонью по шершавым как наждак щекам, ухватился пальцами за нос, оттопырил уши. Отражение оставалось столь же темным.
Кто-то толкнул его в ноги.
