– Со своим узелком я исходила все окрестности еще до вашего появления на свет. Дома янбанов, дома простого люда… я их повидала все без исключения. И знаете, что я поняла? Все люди одинаковы. Янбан, простой мужик, богач, попрошайка – все как один. Душа болит как у янбана, так и у крестьянина. С родителями, которые пекутся о своих детях, то же самое. Душа Кымхвы болит за внучку так же, как и души ваших матерей. Если бы вы могли найти здесь лучшую жизнь, отправились бы вы так далеко от родителей и от братьев? Не бежите ли вы от плохой жизни отсюда в поисках лучшего мира? Проявите сочувствие к Сонхве и отправляйтесь вместе в Пхова. Тем более что вы ровесницы!
Несмотря на проникновенную речь ачжимэ, Подыль стало неприятно при мысли, что им придется есть, спать и ехать в Пхова вместе с этой девушкой. До этого молчавшая Хончжу вдруг спросила:
– Энто правда, что женихи в Пхова считают ее красивой?
В этот момент дверь открылась, и в комнату, держа в руках обеденный столик, вошла Сонхва. Взоры подружек тут же устремились на лицо девушки. И пусть она уже не была похожа на того убогого ребенка, которым была в детстве, это смугловатое лицо с круглыми, как моллюски, глазами, курносым носом и острым подбородком никак нельзя было назвать красивым. Подыль засмеялась. Ее самолюбие было уязвлено тем, что ей приходится сопротивляться Сонхве. Возможно, смутившись от пристальных взглядов, Сонхва поставила столик перед девушками, а сама села в углу, поодаль. Она хоть и казалась испуганной, но была совсем не похожа на умственно отсталую, как о ней говорили.
Как только принесли столик, Подыль тут же потеряла интерес к Сонхве и обратилась к тому, что подавали на ужин. На столике со сколами стояли рис, суп из острой пасты с капустой и салат из редьки с солеными креветками.
– Вы, поди, проголодались, поэтому кушайте скорее. Хончжу, ты хорошо питалась в отчем доме, потому не знаю, придется ли по нраву тебе такая еда.
– Я так голодна, что желудок к спине прилип, так что я бы и лошадиные отходы сейчас проглотила, – сказала Хончжу и поспешила к столу.
Вскоре комнату наполнили звуки поглощения пищи, которые изредка прерывались репликами ачжимэ. Когда все было съедено, Сонхва вышла из комнаты и принесла рисовый отвар. Эту обязанность выполняла дома Подыль. Посуду тоже вымыла Сонхва. Сидя молча в ожидании, пока ее обслужат, Подыль чувствовала себя госпожой. В сравнении с положением Сонхвы это и правда было так. Покончив с посудой, Сонхва опустила рукава и села в выделенный ей угол. Подыль снова перестала думать о девушке.
