Вчера вечером, когда на свет извлекли старые фотоальбомы, на свадебной фотографии Отец застыл перед церковью в неловкой позе, щурясь от яркого августовского солнца в тот день, когда они с мамой поженились. Но уже вечером, когда они гуляли в «Пастушьем Посохе», галстука на нем нет, жилет расстегнут, а рукава рубашки закатаны до локтя. Мама, со своей стороны, выглядела очень довольной в платье, а не в рабочих штанах. И, господи, они танцевали! Он обхватил ее за талию, она положила руки ему на плечи. Я никогда не знал этих людей. Они когда-то могли существовать, но не в моей жизни.
Их первой обязанностью как мужа и жены было привезти заготовленное в этом году сено, и я видел их фотографии, где они улыбались с тем же самым удовлетворением и беззаботностью, как те давно уже почившие Пентекосты, что смотрели на нас со стен «Пастушьего Посоха». Мускулистые предки в кепках и беретах выстроились в ряд перед телегой, куда погрузили целый стог – кормить скот зимой.
Я знаю, о чем думал Отец, когда они с мамой складывали в амбар кипы сена, потому что я думал о том же, когда женился на Кэт. Он надеялся, что будущее оставит их в покое. Что они смогут незаметно проскользнуть в него и тихо состариться вместе. Они, Том и Джейн, образуют прочную основу, способную выдержать весеннюю стужу и летние наводнения, осеннее неистовство и зимнюю тьму. И они смогут даже пережить гибель животных. А если долина расцветет, как это было в то лето, когда они дали обет любить, почитать и повиноваться друг другу, расцветут и они.
– Так-то оно так, да полный амбар – к ранней зиме, Джонни-паренек, – любил говорить Старик.
Оно, конечно, так, но пословицы в Эндландс нельзя понимать буквально. Не столько предсказания сами по себе, они были признанием непредсказуемости жизни. Хорошее лето ничего не обещает, не гарантирует. Буря может налететь посреди ясного неба.
Мамины фотографии никогда не запирали, и мне не запрещалось на их смотреть, но Отец не любил говорить о ней, поэтому фотографии так и остались образами без содержания. Кэт, как мне кажется, думала, что я имею право что-то знать о маме, но своим молчанием Отец отрицал это право. Верно, что с ним мама была связана намного теснее, чем со мной. Мне было всего четыре года, когда она умерла, и, слава Богу, я был тогда слишком мал, чтобы осознать значение этого факта. Прошло много лет, прежде чем Отец рассказал мне, что на самом деле произошло, но к тому времени я уже забыл, что она имела ко мне какое-то отношение: мама переходила главную улицу, и повернувший у крепости на полном ходу мотоциклист не заметил ее. Говорят, такие вещи происходят мгновенно.
