, так и
против), относящихся к некоторым формам выражения; не замечаем, что как раз это особое напластование множества языков приводит нас к определенной картине.
324. Учится ли ребенок только говорить или одновременно он учится и думать? Научается ли он смыслу умножения до или после того, как научится умножать?
325. Как я прихожу к понятию ‘предложение’ или к понятию ‘язык’? Только через языки, которыми овладел; как же еще? – Но в определенном смысле мне кажется, что они ведут за пределы самих себя, ибо сейчас я в состоянии выдумать, например, множество слов и сконструировать новый язык. – Следовательно, такое построение еще принадлежит к понятию языка. Но только если я желаю его определять именно так.
326. Понятие живого существа столь же смутно, как и понятие языка.
327. Сравни: Придумать игру – придумать язык – придумать машину.
328. То, что некое предложение не имеет смысла, важно для философии; но важно и то, что оно звучит несуразно.
329. Я сочиняю план не только для того, чтобы быть понятым другими, но и для того, чтобы самому иметь о предмете ясное представление. (То есть язык это не только средство сообщения.)
330. Что означает: «Это уже другая игра!»? Как я использую такое предложение? Как сообщение? Ну, скажем, как подготовку к сообщению, которое перечислит отличия и разъяснит последствия. Но и как выражение того, что я именно потому-то в этом больше не участвую или же занимаю другую позицию по отношению к этой игре.
331. Правила грамматики пытаются оправдать посредством предложений вида «Но ведь в действительности имеется четыре основных цвета». И против возможности такого оправдания, которое строится по образцу оправдания предложения через указание на его верификацию, направлено то высказывание, что правила грамматики произвольны.
Но разве нельзя сказать, что в некотором смысле грамматика слов, обозначающих цвета, характеризует мир как он есть фактически? Так и тянет сказать: разве не тщетно искать пятый основной цвет? Разве основные цвета не объединяются, поскольку имеют сходство, например, подобно формам или музыкальным тонам? Или же когда я представляю это разделение мира в качестве истинного разделения, я уже имею в голове предвзятую идею в качестве парадигмы? О которой, допустим, потом я могу сказать лишь следующее: «Да, это способ, каким мы рассматриваем вещи» или «Мы просто хотим создать именно такую картину». То есть если я скажу: «основные цвета, конечно же, обладают определенным сходством между собой» – откуда я беру понятие этого сходства? Точно так же как понятие ‘основной цвет’ есть не что иное, как ‘синий или красный или зеленый или желтый’, – разве понятие такого сходства не дано нам только через эти четыре цвета? И правда, разве это не одинаковые понятия? – «Ну да, разве можно было бы так же объединить красный, зеленый и круглый?» – А почему бы и нет?
