– Мне уже звонили, на следующий же день, еще когда вы спали на моем диване. Директор кладбища сказал мне, кто-то украл урну. Они уже в полицию сообщили, заведено дело. Я притворился, что удивлен и разгневан, на этом все и закончилось. Разумеется, я сразу детям позвонил, рассказал им об этом, но не думаю, что они мне поверили. Они точно заметили, что я чего-то не договариваю. Ну а что они сделают? Когда Хельга будет развеяна, я напишу им письмо. Я уверен, они поймут меня.
– Не думаю, что это хорошо. Просто украсть у людей мать и ничего им не сказать.
– Я думаю, это было правильно, – сказал он и опустил взгляд на урну.
Мы молчали, он встал, открыл урну и, морща лоб, посмотрел туда.
– У меня нет ничего, чем достать пепел, – сказал он, растерянно оборачиваясь ко мне.
– Значит, воспользуйтесь руками. Помоете их потом в воде, тогда все-все от нее останется здесь.
– Хм. Так и сделаю.
Немного сутулясь, он подошел к берегу и сунул руку в урну. Саму капсулу он вынул еще дома, поэтому пепел лежал прямо в урне. Он держал руку, сжав в кулак, и Хельга струилась тонкой струйкой в воду. Он смотрел, не отрываясь. Я видела его лицо лишь в профиль, но этого хватило, чтобы понять, что глаза его были мокрыми. Передо мной стоял мужчина в бежевой рубашке-поло и серых брюках, со сгорбленной спиной и развевающимися на ветру тонкими волосами, и пытался развеять над озером в горах любовь всей своей жизни.
Я встала и взяла у него из рук урну. Закрыв, я поставила ее на землю, а потом положила руку ему на спину, а другой, взяв за руку, помогла ему опуститься на колени. Когда он вытянул руку, я пыталась его удержать, чтобы он не упал в воду. Он всхлипнул и так сильно вцепился свободной рукой в мою руку, что я за нее боялась. Но терпела. Он раскрыл ладонь, и пепел Хельги полностью разлетелся по ветру. Потом он окунул руку в воду и смыл остатки пепла. Поникший, он просто сидел и смотрел на сверкающее в гаснущем закате полотно озера.
– Мне коленям больно, – сказал он через некоторое время, и его голос звучал обычно, не выдавая никаких признаков душевного волнения, так явно присутствовавшего в нем только что.
Я протянула ему обе руки, и он, взявшись за них, подтянулся вверх. При этом мы покачнулись, я потянула его к берегу, чтобы он не упал в воду, и свалилась в воду сама. Я успела выставить руки так, что промокли только брюки, но этого хватило, чтобы у меня прилично испортилось настроение.
Гельмут стоял надо мной, нахмурив брови.
