В гору | страница 6
Справа замерцало озеро. Лес на берегу был сплошь вырублен, высокие ивы, вдоль и поперек, лежали друг на друге. На берегу были видны пустые блиндажи и ящики из-под боеприпасов. Пшеничное поле все изрыто траншеями. Так часто видел Озол эту картину; но все же на родной стороне, где знакомы и запечатлены в памяти каждое дерево, каждый куст и даже цветок на обочине дороги, следы происходивших здесь битв кричат о бедствиях войны громче, чем где-либо в ином месте.
Постройки имения уцелели. «Это хорошо, будет где разместить МТС», — хозяйским глазом Озол окинул недавно выстроенный сарай. Но сейчас же горячая волна прихлынула к лицу — оно стало багровым от злости: свезенные к сараю сельскохозяйственные машины — косилка, жнейка, картофелекопатель, конные грабли, — все это было разворочено гранатами. «Негодяи!» — выругался Озол, и сам удивился, что это его так сильно задело за живое. Как изменилось у него в эти годы представление о собственности. Теперь все личное казалось мелочью, а тут были разрушены машины, которые бы так пригодились в восстановлении волости.
За имением он свернул на проселочную дорогу, что вела к его усадьбе. Только небольшой лесок впереди — и за ним уже должен был показаться его дом. Озол почувствовал, что дыхание стало прерывистым, — задыхаясь, он усиленно глотал воздух, как окунь, выброшенный на берег. Он заставил себя идти быстрее, а в лесу даже попробовал бежать, но у него заболел раненый бок. Выйдя из леса, он увидел свой домик — невредимый, гревшийся на солнце, и трубу его, из которой тонкой прямой струей поднимался белый дым — день был безветренный. Дымящаяся труба — как много сулит она человеку, возвращающемуся к своему дому после столь длительного отсутствия. Дымок говорит о том, что в доме есть жизнь, живое существо, которое встретит тебя с радостным возгласом, поспешит поставить на стол миску с горячей едой, торопливо и сбивчиво начнет рассказывать: сперва, может быть, о самом незначительном и в обратном порядке — сначала о последних событиях, потом о более ранних.
Дверь дома отворилась, вышла женщина, — это, несомненно, была Ольга. Она остановилась посреди двора и, защитив от солнца глаза ладонью, стала смотреть на путника. Вероятно, не узнав, пошла в сторону сарайчика, возле которого лежали дрова. Взяла охапку дров, еще раз взглянула и вдруг, бросив дрова, с восклицанием: — Юрис! Юрис! — побежала ему навстречу.
В первые минуты, после того как они поздоровались, разговор не вязался. По ее лицу, по прядям поседевших волос, выбивавшимся из-под косынки, Озол увидал, что эти годы были для Ольги нелегкими. Сердце его жег вопрос: «Где дети?», но он не решался спросить, чувствуя по взгляду жены, что произошло какое-то несчастье; к радости встречи примешалась горечь.
