Ее отношения с Джошуа были совершенно другими. Пара была вместе в течение одного года, прежде чем Мелисса снова забеременела; эта беременность также была незапланированной, но будущее рождение ребенка и финансовые обязательства, которые должны были возникнуть в связи с ним, пара тщательно продумывала и обсуждала. В отношениях не было насилия, и у Джошуа никогда не было никакой зависимости от наркотиков или алкоголя. Они понимали, что их терроризирует бывший партнер Мелиссы, и молодые люди чувствовали себя неуверенно, оттого что их больше не рассматривали в качестве потенциальных опекунов для Итана. Мелисса молчала во время слушания по ее делу, когда ее спрашивали о том, хочет ли она продолжить процедуру оценки. Позже она объяснила, что это молчание было следствием ее давних трудностей с тем, чтобы начать говорить в ситуациях, когда она чувствовала себя загнанной в угол. Она понимала, что такое ее поведение ошибочно расценивалось как враждебность или недостаточная способность идти на сотрудничество, и надеялась, что ей помогут больше не «замолкать». Она была непреклонна в своем желании продолжить оценку.
Мелисса попросила разместить Итана под опеку на тот период своей жизни, в течение которого ее очень сильно критиковали социальные службы, а партнер совершал в ее адрес насильственные действия. Эта просьба также могла выражать ее амбивалентные чувства по отношению к своему ребенку, а также то, что она признавала потенциальную опасность этих чувств для сына. Она, похоже, приняла это решение в момент сильного и внезапного страха, вызванного масштабом ее собственной ярости и неконтролируемых переживаний разочарования. Она чувствовала, что не знает, как сохранить своего ребенка в безопасности, а также что потеряла веру в достаточный уровень своего собственного самоконтроля и материнской компетентности. Отчасти это, по-видимому, было вызвано в общем-то примитивной критикой того, как она ухаживала за ребенком, со стороны акушерки, которую та высказала по поводу способов согревания бутылочек с молоком и методов их стерилизации, которые практиковала Мелисса. Просьба Мелиссы предоставить ей возможность передохнуть могла бы быть истолкована как защитная реакция, но, к сожалению, таковой признана не была, а была сочтена как подтверждение ее неспособности справиться с ситуацией.
Степень уязвимости Мелиссы по отношению к травле, которой она подвергалась в прошлом, привела к тому, что она преувеличивала любую критику или предположение о том, что она могла быть в чем-то некомпетентной, и в результате это приводило к тому, что ее поглощали чувства собственной бесполезности и беспомощности. Она на каком-то уровне осознавала также, насколько сильно ее охватывал гнев на сына и как он резонировал с ее собственными неудовлетворенными потребностями в защите и заботе. Она обнаружила, что когда находится с ним один на один, его плач кажется ей невыносимым. Было поразительно, что, когда она ощущала, что получила поддержку и контейнирование своих эмоций, например, когда она пребывала в диагностическом отделении или когда Итан был помещен к приемным воспитателям, которые относились к Мелиссе как к еще одному ребенку, она могла прекрасно взаимодействовать с сыном. Группа специалистов из отделения матери и ребенка предоставила положительную оценку ее способности заботиться о сыне, сделав заявление, что: «наблюдается общая двусторонняя связь между матерью и ребенком», и «с самого начала было очевидно, что забота об Итане доставляет ей удовольствие и она хорошо воспринимает советы и руководство». Сообщалось, что Мелисса смогла обрести уверенность, сформировать «свою собственную личность» и понимание потребностей Итана. На тот момент социальные службы всерьез рассматривали вопрос о возвращении Итана под опеку Мелиссы, но этот план был приостановлен, поскольку выяснилось, что Мелисса и Клиффорд помирились, а это ставило под сомнение ее надежность и способность поместить потребности своего ребенка выше своего желания находиться в отношениях с мужчиной.
