Здесь уместно сказать об отношении зрелого Пришвина к науке. Ведь биогенетическая закономерность – это тезис научной эволюционной теории. Вот из того же дневника: «Я лично давным-давно расстался с научным “миросозерцанием”, но сохранял уважение, и теперь сохраняю к аскетизму ученых и их независимости от влияния многоразбойной повседневной жизни. <…> Несомненно, особенно у нас, корпорация ученых была определенной большой общественной и политической силой. Теперь она сломалась до основания, и ученые стали просто техниками»[240]. Увы, второе превращение ученых как мощной общественно-культурной силы в подсобных техников происходит и сейчас на фоне такой же безудержной, но теперь не социалистической, а капиталистической революции. Но обратим внимание на науку как «миросозерцание». В 1923 г. Пришвин пишет: «Я лично пережил две жизни, первую, когда я занимался наукой и был правоверным марксистом (до 30 лет), и вторую, когда я вдруг нашел свое счастье в искусстве, Маркс мне стал постепенно чужим и родными философы-интуитивисты»[241]. Лосский назван здесь косвенно, «в обойме» с другими интуитивистами, которых в истории мысли было немало. И это, думается, не случайно. Если бы именно Лосский стал «родным», то и был бы назван в таком своем качестве. Пришвин был прямым и искренним человеком и ничего не боялся в своих дневниках сказать из того, что думал. Значит, так, как сказал, так и думал. Когда мы пытаемся мысленно заполнить указанную «обойму», имена Бергсона, Франка, братьев Трубецких и других русских религиозных мыслителей, в том числе более раннего периода, приходят при этом на ум наряду с именем автора книги «Обоснование интуитивизма».
Итак, высказанный А.М. Подоксеновым тезис о «тождестве» философии Лосского с художественной мыслью Пришвина мы не разделяем. Соответственно своему таланту художника все в мире Пришвин воспринимает всем существом, а не конструирует из абстракций. Интеллигентом-идеологом, каким был, например, близкий его спутник по жизни, литератор и критик Иванов-Разумник, Пришвин не был. Иванов-Разумник глубоко чужд ему потому, что считал себя всегда абсолютно правым, знающим истину безошибочно точно, по-научному. Рядом со мной оказался «энциклопедический словарь», иронизирует Пришвин. Что же касается тезиса о влиянии на него Лосского, то обратимся для его оценки к метафорическому пониманию писателем самого явления «влияния». Себя Пришвин сравнивает с большой рекой, принявшей «вливания-влияния» малых рек и речушек, но несущей их воды своей собственной струей. Писатель в слове «влияние» видел значение «вливания». Была ли среди этих «малых рек» «река» по имени «Н.О. Лосский»? Тезис о «влиянии» в указанном смысле совсем другое, чем утверждение тождества взглядов этих мыслителей. Действительно, как «малая речка» в своем «вливании» в большую реку пришвинского духовного мира «воды» своей мысли принес в нее и русский философ-интуитивист. Но воды эти смешались, при этом образовались качественно новые «соединения», которые и выступили уже как собственно пришвинские. В этом смысле «влияние» Лосского вполне резонно допустить. Более того, определенно можно сказать, что оно было. Цитата в записи 1930 г. говорит о том, что процитированная книга Лосского была в его перевозимой с места на место библиотеке. Но вот категорически утверждать, что «именно под влиянием Лосского рождаются ключевые концепты и принципы философско-эстетической концепции писателя, которые он воплощает в своем творчестве»
