Вернемся, однако, к Лосскому в его идейном соотношении с Пришвиным. Философские взгляды русского интуитивиста, можно сказать, «перекликаются» с миропониманием Пришвина, всегда стоящего особняком от профессионального философского «цеха». И эту дистанцию Пришвин без труда выдерживал, ибо не мысли философов (по его словам, «чужедумие») были его основным духовным «питанием». Его талант художника-мыслителя звал его к поиску своего пути, окрашенного его личностью искусства слова, духовно напряженного и экзистенциально значимого. Лосский, далекий от экзистенциальной манеры философствования, был как раз выдающимся философом-систематиком. И казалось бы, только поэтому его стиль не близок русскому писателю. Каким бы чутким к новым идеям Лосский ни был, каким бы значительным ни было влияние на него Бергсона, несмотря на весь свой интуитивизм, в манере мыслить строго научно-систематически он остается верным классическому европейскому рационализму от Лейбница до Гегеля. Для Лосского как профессора par excellence философия немыслима вне рамок систематически развитого учения, понимаемого традиционно как сочетание в единстве этики, эстетики, онтологии, гносеологии и т. д. И он в течение своей долгой и продуктивной жизни последовательно развивал свое понимание этих частных учений, составляющих системное целое традиционной философии.
Пришвин был совершенно другим по типу человеком. Систематическая разработка философских теорий познания, бытия, красоты, морали, общества не была его личной задачей. Будучи путешественником, охотником, агрономом и оставаясь при этом оригинальным художником и мыслителем, он стремился познать мир и себя в нем, с тем чтобы достичь счастливой, творчески насыщенной жизни, сделав свой личный опыт понятным и нужным другим людям благодаря искусству слова, которое и было его настоящим призванием. Выводы и заключения его познающей активности поэтому оказывались у него образами, персонажами, диалогами лиц, сценами и картинами. Пришвин шел от наблюдений, от материала чувственного и образного восприятия жизни. Его мышление было изначально художественным, хотя он и не сразу это ясно осознал. И в философии философов он искал и брал только то, что ему было близко как художнику. Таким оказался прежде всего интуитивизм.
Идеи русского интуитивиста, высказанные им в книге «Мир как органическое целое» (1917)[231], Пришвину были по-настоящему близки, в них он чувствовал свое, они резонировали с устремлениями и склонностями его духа. Но логическая их проработка, скрупулезные доказательства их правильности, характерные для рационально-систематического стиля ее автора, Пришвина скорее раздражали, чем воодушевляли. Все самое главное он схватывал целиком и выражал своими собственными словами. И по-другому он и не мог, будучи натурой художественной, цельной, широко открытой всему миру и к тому же исключительно самостоятельной и, если угодно, в высшей степени амбициозной, что проявлялось в отмечаемой им самим «заносчивости» и самоуверенности. Свое духовное и интеллектуальное превосходство перед человеком «толпы», «массы» он ясно осознавал, выражая его в таких словах, в которых трудно не видеть присутствие глубокого следа, оставленного в нем увлечением Ницше. Например, себя и свою Лялю (В.Д. Пришвину) он уверенно причислял к «людям верхних этажей жизни»
