Ответ на этот вопрос можно найти в тех же дневниках, читая которые мы и задали свой вопрос. Существуют, говорит Пришвин, разные охотники за словом. Одни из них, как Гоголь, занимались «нерадостным делом охоты на смерть»[219]. А другие – и среди них сам Михаил Пришвин – имеют другое «охотничье» призвание. Они охотятся за радостью быть, ищут ее источников в простом и обычном, в том, что у всех под руками и перед глазами, но чего сами люди не видят, не ощущают. Пришвин и является одним из самых удачливых охотников такого типа, охотящихся за радостью и надеждой, светом и смыслом – за полнотой жизни – для себя и для всех.
29 ноября 1909 г. Пришвин становится действительным членом Религиозно-философского общества (РФО) в Петербурге[220]. Материалы его заседаний (1907–1915), то есть доклады с прениями, теперь опубликованы[221]. Ни среди докладчиков, ни среди участников прений имени Пришвина нет. Но читая его дневники, мы видим, что он встречался со многими видными деятелями РФО и был знаком с их взглядами. Поэтому можно предположить, что его встречи и беседы с философами и писателями происходили, прежде всего, в кулуарах этого общества. Именно так могло быть в случае с Н.О. Лосским[222].
23 марта 1910 г. на заседании РФО с докладом «Идея бессмертия души как проблема теории знания» выступает Н.О. Лосский. В нем он излагает концепцию интуитивизма, развитую в принесшей ему известность книге «Обоснование интуитивизма». По словам С.Л. Франка, именно с этой работу ведет свое начало «специфически русская научно-систематическая философская школа»[223]. Лосский поставил такой вопрос: «Может ли сверхвременное существо быть дано в опыте как сверхвременное». И, как он сам комментирует свой доклад, ответ на него он дал утвердительный[224]. Мнение Пришвина об этом выступлении Лосского неизвестно. Но писатель, несомненно, встречался с философом и передал нам некоторые запомнившиеся ему впечатления от таких встреч. Вот одно из них: «Глупо, соблазнительно было в материализме, что с ним связана “революция”, а с духовностью реакция. Мережковский жизнь свою положил на то, чтобы доказать свою революционность, и помню, как философ Лосский воспрянул и покраснел при слове “революция”, не подозревая, что из романтической французской революции, столь прославленной в истории, выйдет у нас “Скверный анекдот”»[225]. Это окрашенное иронией воспоминание Пришвина о знаменитом русском философе отсылает к дореволюционным годам. Возможно, они встречались как раз в кулуарах РФО после упомянутого доклада. Лосский еще воспламеняется от слова «революция», но, выступая с докладом в РФО, он уже не приверженец материализма, от которого, по собственному признанию, освободился, «усвоив лейбницианское представление о теле как союзе монад»
