(соотносимое с Богом Творцом) и
тварное (соотносимое с созданиями, сотворенными Богом). Творческое – всегда «от спелости и полноты», нам доступных в силу того, что мы созданы по образу и подобию Божию. Все тварное же, то есть значительная часть нашей жизни как смертных – от «неполноты» и «пустоты». И тут мысль Пришвина делает характерный ход: «
Жизнь человека не пуста, если по сердцам прошла сказка»
[198].
Если принять распространенное представление о философии как об абстрактном теоретизировании, то какой же виделась она русскому писателю? Философа Пришвин видел в образе вернувшегося из Германии заучившегося студента, сатирически изображенного в известной басне Хемницера. Когда требуется проявить минимальную практическую сноровку, этот студиоз бормочет формулы Аристотеля, абстрактные определения понятий, а вылезти из ямы с помощью подаваемый ему веревки не в состоянии[199]. Потому и не в состоянии, дает нам понять сатирик, что задурен головной болезнью – философией. После чтения философического, подмечает Пришвин, возникает смущение в душе. Вот и Толстой в своем умозрительном эпилоге к «Войне и миру», говорит он, вытащил «рациональную пружинку из часов» и показал ее в бесполезном нерабочем состоянии. Нельзя поэтому не засмущаться: явный непорядок! Поэтому, говорит Пришвин, мудрец и сказал: «Бойся философии, то есть бойся думать без участия сердца»[200]. Философия, по Пришвину – бессердечное думанье, мысль абстрактная, ушедшая от жизни, от ее сердцевины. «В философии заключается соблазнительная лазейка, – говорит он, – удрать в иллюзорный мир и свалить с себя тягость борьбы за действительность. <…> Истинный мудрец прежде всего незаметен и прост, а на философа все пальцем показывают, потому что он рассеянный и о действительность спотыкается»[201]. Ну впрямь как хемницеровский болван! Подобно Сковороде и другим религиозным искателям, Пришвин жил сердечной мыслью и только ее считал настоящей и полной: «Сердечная мысль есть величайшее богатство души»[202].
Знакомясь с философско-богословской работой Олега Поля «Остров достоверности», Пришвин замечает: «Мне очень нравится его исходное положение, что философия существует именно для обыкновенных людей (не для святых и т. п.). Я при этом вспомнил, что трудности и усталости при чтении философских книг происходят именно оттого, что вместо просто-понятного дается сложное рассуждение, цель которого привести к тому, что ты сам хорошо знаешь без рассуждения»
