.
Присматриваясь к философии здравого смысла, мы понимаем, что философия немыслима без борьбы с самой собой, а именно без борьбы мысли как ничем не ограниченного поиска истины с его приостановкой, то есть с философией как «заморочкой», как «эпистемологическим препятствием», по выражению Башляра. Философы, впадающие в «абсолютный скептицизм», о котором говорит Рид, считают, что они доказали, исходя из одного только разума, несостоятельность веры в существование внешнего мира и реальность нас самих. Вот такой скептицизм и есть одно из философских «препятствий» на пути самосознания человеческого духа. Скептицизм остановил поиск истины на утверждении своего негативного вывода. Томас Рид, развивая философию здравого смысла, и устремился на борьбу с такой иллюзией, подкрепленной вроде бы самыми строгими доказательствами: «Бедняги-неучи, будучи простыми смертными, – замечает он, – верят безо всяких сомнений в существование солнца, луны, звезд, земли, которую мы населяем, страны друзей и родственников. <…> Но философы, сожалея о доверчивости толпы, постановили не иметь никакой веры, кроме той, что основана на разуме». И если философия, на которую возлагалось столько надежд, эта «дочь света», по выражению шотландского мыслителя, не может прийти ни к чему другому, кроме как к несовместимому со здравым смыслом скепсису по отношению ко всякой реальности, в том числе и к реальности нас самих, то, восклицает Рид, «я презираю философию и отвергаю ее водительство – дайте моей душе жить со здравым смыслом!»[90] Философия в его лице порывает с упоенным собой и заносчивым софистическим разумом, чтобы открыть глаза на саму реальность, присутствие которой строго доказать разумом, может быть, и нельзя, но которое дано нам безо всякой претенциозной науки с ее вроде бы безупречными рассуждениями, дано, если угодно, прямо, непосредственно, интуитивно, самой жизнью. Иными словами, не затуманенная интеллектуальными фантазиями, «не замороченная», просторно открытая для ищущей мысли, то есть подлинно глубокая философия, говорит Рид, «не имеет других корней, кроме принципов Здравого смысла»[91]. И Пришвин, подобно шотландскому философу, считает, что философия опасна тем, что легко срывается в бессердечное думанье, в мысль абстрактную, оторвавшуюся от жизни, от ее сердцевины.
Философофобами, однако, ни русский писатель, ни шотландский философ не были. Пришвин не принимал философию как остановленный
