Подвиг и мужество этих воистину святых, по северным понятиям, деликатных и просвещенных людей велики, и не о них речь. Эти люди никогда не были туристами, и сейчас их имена с предпосылкой писатель или художник добро вспоминают по северным поселениям те, кто стелил им постели на духовитом сенном сарае, угощал горячими калитками[1], а на утро добро провожал в новую дорогу.
К сожалению, нелегко шла слава нашего Севера. Но слава была, и, как все, что от самой природы, была эта слава и сладка и горька, порой сразу, а порой и через раз. И потянулись по северным местам вслед за просвещенными паломниками не шибко образованные, ио шибко находчивые люди. Приходили эти люди тоже с рюкзаками, как заправские туристы, но тянули этих туристов не северное небо, не озерные дали, а иконки, складни, прялки, золотое шитье, медная посуда, рукописная книга, а то и деревянная старинная мебель.
Северные поселения жили во времена «иконного промысла» беспокойными рассказами о том, что там-то и там-то взломали часовенку, унесли все иконы и даже разобрали расписное небо-потолок или там-то и там-то сорвали замок с церкви и порушили весь иконостас, а сейчас, мол, у дедки на Мамоновом острове живут один мужик и две бабы с ним, живут молча, а все ходят вокруг часовенки, все норовят забраться…
С началом шумного разбоя цены на древности поднялись, да и сами древности поредели, и теперь уже за «Георгием Победоносцем на белом коне» приходилось мотаться по лесам недели две. Потом стало не хватать и этого срока, и турист помельче, посноровистей принялся за резные прялки и медные литые складни…
Со складнями, что брали когда-то с собой в дальнюю дорогу верующие христиане, было проще — они не велики, их, как малые иконки, можно унести в рюкзаке или послать в ящике по почте. А вот с прялками приходилось трудней. Вести с собой прялку с пятой-загогулиной было неудобно. А если набиралось два-три десятка таких прялок? И тут же около почты, позаимствовав пилу-ножовку у почтового работника, «ценитель древнерусского искусства» отмахивал от прялки пяту-загогулину, гузно, связывал ржавой проволокой резные доски, доверял почте свою импровизированную посылку и мчался дальше за новыми сокровищами.
Спокойно смотреть на варварство, на грабеж я не мог. И я мотался по Северу вслед за «туристами», останавливал, воевал, через архангельскую газету обращался к местным жителям с просьбой: «Спроси, кто пришел в твой дом», — и без устали толковал и толковал простодушным старушкам, что происходит на их глазах и с их молчаливого согласия. И старушки все понимали, глаза их в ответ добро светились, и теперь, прознав про новых «туристов», за мной нередко посылали гонца, который вовремя извещал об очередном набеге.
