Встречать туристов, как встречают их местные жители, мне доводится уже лет десять, и за это десятилетие никакого определенного чувства к странствующим по северной — земле людям я в себе не установил…
Радость, которая приходит вначале от известия, что там-то и там-то встали на ночлег туристы из Москвы или из Северной столицы, велика. Да оно и понятно. Встреча с людьми, только что прибывшими в нашу лесную глушь из большого города, всегда тепла и светла. Ни один радиоприемник, ни одна газета не поддержат тебя так, не расскажут тебе столько, как простые негромкие слова: «В Москве дожди, грибов еще мало, Калининский проспект уже поднялся — скоро откроют…»
В те времена, когда Калининский проспект еще не поднимался над старым Арбатом, турист шел по северу тихо и не так заметно, а потому каждый человек с рюкзаком был на Севере гостем, и этому гостю по закону северного гостеприимства, не похороненного даже в самые лихие годы, открывались двери добрых северных домов. Но откровенное гостеприимство, хранимое для таких же откровенных людей, наш Север все-таки подвело. Кое-кто из туристов быстро разобрался, что к чему, и вместо эфемерных запахов тайги стал увозить из северных лесов ладные березовые досочки, стянутые еще в глубокие века прочными шпонками и расписанные рукой северных мастеров.
Собирали поначалу северные иконки лишь писатели, художники и действительные ценители древнерусского искусства, собирали порой много, но обдуманно, и скоро по Москве, да и по другим большим городам, стали поговаривать, что у такого-то да у такого-то собралась богатая коллекция чудесных икон древнего письма.
Собрать такую коллекцию в прежние времена по северным местам можно было, честно говоря, легко: по лесам стояли еще не тронутые часовенки, на сегодняшних, хорошо известных теперь каменных и деревянных церквах и соборах еще не висели таблички с извещением, что памятник старины охраняется государством, а ключ от таких забытых по тем временам памятников если и существовал, то хранился у какого-нибудь самодеятельного сторожа-старичка. Хватало вековых икон тогда и по избам, где начинали забывать имена бывших святых. Да и не просил никто из номинальных хранителей всех этих национальных ценностей за свое обветшалое и ненадобное больше в хозяйстве имущество никаких больших денег.
Грустно, горько, но это факт — забыто было по северной земле то, что некогда украшало и сейчас снова украшает наше искусство. А потому не испытывал я особой неприязни к людям, деликатным и просвещенным, которые бродили по лесам и болотам, чтобы отыскать, спасти, собрать сначала у себя, рассказать всем-всем о великой истории древней северной Руси, а потом, когда слава древнего Севера станет живой и явной, передать собранное, спасенное тобой, всем людям.
