Карельская тропка | страница 77
В деревне, куда привела меня лесная тропа, я рассказал о странной встрече, но мне никто ничего не ответил, мои слушатели тут же замолчали, и я постарался переменить тему разговора. Но как-то на озере, в сильный ветер, меня выручил из беды рыбак, отвез домой, отогрел, поднес стопку вина, накормил ухой. Недавняя встреча на воде и совместный ужин сделали нас ближе, и я осмелился спросить: «Что за человек пасет в лесу стадо?»
— Да пошел он на бесов след!
«Пошел на бесов след» было ругательством, и я не ожидал, что разговор о лесном пастухе может быть продолжен. Но мой собеседник сделал исключение из правила и с нового, еще более крупного ругательства начал странное повествование…
— Гад он, но сила в нем есть. Глаза его видел?
— Нет.
— И не гляди. К водянику отправит.
На кухне, за печкой, после этих слов охнула хозяйка…
— У него так: кто не понравится, того к водянику, топиться. И сидел за это, а все одно. Гад ползучий.
К столу подошла хозяйка с самоваром в руках. Поставила самовар на поднос, отсыпала из банки заварку в фарфоровый чайник и продолжила рассказ мужа:
— Корову его не тронь. Придет корова-то к тебе в огород, хоть всю картошку стопчет, а не смей трогать. Ты, Михайло, сам скажи, как было…
— А что говорить — бегал я к водянику. Стопку, другую выпьешь — и бежать к озеру надо, да и с головой туда в чем есть… Я с ним заспорил в гостях за куниц. У нас куницы с лета примечены и знаем миром, какая чья. А тот пошел по первозимку ко мне на озеро и стрелил две куницы. А за куницу то-варили тогда хорошо, и муки белой высшего сорта давали. Я и не смолчал. Были в гостях, выпили, как полагается, с дороги да за праздник, тут я и сказал все. А он молчит, наливает себе стопку, мне и говорит: «Нам, Михайло, не ругаться — прощаю тебя…» Слов я сразу не понял. Ему прощение просить, а тут мне грех какой отпускает…
Хозяин замолчал, и рассказ продолжала уже хозяйка:
— Наш Михайло и поднеси стопку ко рту. Стопку-то поднял, глядит на него. А тот лешак как глянул на моего страшными глазами, будто из ружья стрелил, и закричит на всю избу: «Ждет тебя водяник, бежи скорей». Смотрю, у моего руки затряслись, губы почернели, глаза выпали, того гляди совсем выпадут. Думаю, убьет сейчас лешака. Ан, нет, выкинул по-за себя лавку и через гостей к озеру да с криком, — хозяйка перевела дух, снова переживая все больное. — Еле словили. И повелось так. Тверезый ничего, а выпьет — бежит в воду топиться… Тогда лешака-то увезли, держали долго… А моего лечили по разным больницам, а все ничего. Богу за дедку Трусовского молить надо — тот и спас только. И от водяника и от вина почти отвел…